Мальчик привел его в тесную продолговатую комнату с небольшим окном на торцевой стене. Под окном стоял письменный стол, что казалось странным, если принять эту комнату за камеру. Рядом диван — небольшой, похожий на домашний.
Лука по-прежнему чувствовал золото, он гляделся вокруг, прежде чем сделать шаг к дивану.
— Слушай сюда, мразь, — начал Мальчик с привычной для него любезностью, — будешь тут сидеть, пока не позовут.
Лука стоял, опустив голову, чтобы не выдать своей ненависти к этому человеко-примату. И еще он был поглощен ощущением близкого золота.
— Ты понял, что говорю? Врубился?
— Н-да…
— В помещении все на электричестве. Смотри, дотронешься до занавески… — Мальчик прикоснулся к плотной шторе — раздался противный прерывистый писк, как у современных электронных будильников. — Понял, сука?
Лука кивнул.
— Подходишь к окну или двери — сразу сигнал. И тогда жди меня с плоскогубцами…
Наконец он ушел, дверь закрылась. А она была добротная, прочная. Впрочем, Лука и не собирался бежать. На это у него сейчас не было ни сил, ни смелости.
Который теперь час? Лука бросил взгляд на свой грошовый китайский хронометр, который, по-видимому, остановился еще там, на улице Лестева, когда Гога проводил «силовое задержание». Пожалуй, уже часа два или три ночи. Лука поднялся с дивана, оглядел дверь. В электронную систему, гарантированную Мальчиком, он верил слабо. Пищало как-то уж очень подозрительно. И скорее всего не от шторы, а из кармана у Мальчика. А вот то, что Мальчик сейчас поглядывал за ним, не исключено. Россия, она и на стадии мафии Россия: без мудреных телекамер обойдется, когда есть дырки и щелочки для подглядки.
Лука подошел к двери, прислушался. Было тихо. Подозрительных отверстий он тоже не заметил. Хотел было приблизиться к окну. Посмотреть — может, удастся угадать район. Хотя, если бы удалось вырваться, он бы сообразил, куда бежать в родном городе. Что-то как будто у него начало складываться в уме. Но мешало присутствие золота. Крепкий дух его мешал вспоминать, соображать, думать.
Что-то настойчиво свербило в его мозгу, какая-то мысль, какое-то воспоминание приближалось к его сознанию и тут же удалялось. Мешало золото. Что-то ему вспомнить нужно, что-то важное. Во-первых, ему очень важно узнать, куда он попал, где находится. А во-вторых, во-вторых… Нет, Лука никак не мог сосредоточиться и осознать что-то важное. Предельным усилием воли он вернул свою память назад, к разговору с этим странным Толиком. Отправив куда-то Гогу, тот окинул Луку оценивающим взглядом и сказал:
— Хоть мне это и не очень нужно, все же представься. Как зовут тебя, фамилия?
— Лучков Лука Васильевич…
И тут Толик произнес эту странную фразу:
— Ну, в общем-то я это и без тебя понял…И что-то тогда сразу же поразило Луку, что-то необычное. Но что же, что? Лука спохватился: надо отключить прибор. Когда этот зверюга двинул его по животу, аппарат включился. Обычно необходимо три нажатия, чтобы включить его. Сейчас хватило одного — такой силы оказался удар. Теперь надо все отключить, это позволит спокойно думать. Как говорится, не было счастья… Он получил нокаут, зато знает теперь, что здесь есть тайник, клад. А может быть, все лежит просто в сейфе? Нет, Луке почему-то не верилось, что слитки золота или золотые монеты будут держать в сейфе. Доллары — еще куда ни шло.
Не сразу решился Лука отключить приборчик, помня о депрессии. Он был в смятении и призывал на помощь всю свою волю. Вы когда-нибудь делали себе харакири? Нет? Значит, не представляете, в каком состоянии находился в эти минуты Лука.
Он нажал наконец на кнопку, затаившуюся в его плоти. Запах исчез. Тучи на небосводе его разума расползались. Сверкнула первая звезда. И никакой депрессии. Лука удивился: неужели и это преодолел? Значит, я сильный…
Но уже в следующую минуту все изменилось. «Господи, как все плохо! — Лука схватился за голову. — Как все безнадежно и плохо!» Нервы и чувства не подчинялись ему, выли, точно свора замерзших мартовских кошек. С ужасом увидел он, сколько непотребного натворил за эти несколько дней и особенно — в последний день. Он убил человека! Хладнокровно ждал в прихожей, чтобы выстрелить. Ему стало отвратительно разговаривать с самим собой, даже быть рядом. Но что ему оставалось? Треснуться головой о стену? Затравленная, таявшая, как шагреневая кожа, воля его металась и твердила одно и то же: «Таблетки! Если бы были таблетки! Выпил — и спать…» Но таблеток не было. И негде было их добыть.
Ему стало совсем невмоготу, и он выдернул из брюк ремень. Он ненавидел себя. Теперь оставалось найти поскорее способ, чтобы покончить с окопавшимся в нем подонком, а значит — с самим собой. Лучше всего привязать ремень к трубе центрального отопления. Справа от окна она делает изгиб. Лука встал на стул, потянулся к трубе. И тут распахнулась дверь. Лука обернулся и, не удержав равновесия, свалился со стула.