Читать чужие письма и дневники неприлично, это Надежда знала с самого детства. Но Аглая Васильевна сама сказала ей про эту тетрадку, значит, хотела, чтобы Надежда прочитала ее записи. Правда, она назвала ее Клавой, но сути дела это не меняло.
Надежда открыла тетрадь.
Разлинованные мелкой клеткой пожелтевшие страницы были заполнены аккуратным угловатым почерком. Надежда не сразу смогла его разобрать, но вскоре дело пошло легче.
«Сегодня приехали в Выборг. Здесь не так много разрушений, как у нас в Ленинграде. Жителей почти не осталось, они ушли с отступающей финской армией. Оставшиеся очень напуганы и недоброжелательны. Мне поручено организовать начальную школу. Никто не хочет мне помогать, ничего невозможно достать. Но надо бороться с трудностями, на фронте нашим бойцам было гораздо тяжелее…»
«Владимир Сергеевич – фронтовик, настоящий мужчина. Он потерял руку в боях под Волховом. Что бы я без него делала? Он достал дров и керосина, починил несколько парт. Это без одной руки!»
«Володя воевал в этих местах. Он рассказывает ужасные вещи. Не знаю, как такое может быть. Не знаю, можно ли ему верить. Конечно, он фронтовик…»
Последняя запись была сделана неровными, прыгающими, наползающими друг на друга буквами – должно быть, Аглая Васильевна писала эти строчки в сильном волнении.
Надежда решила, что эти записи слишком личные да и вряд ли она узнает из них что-то полезное для своего расследования, и перевернула несколько страниц.
Короткие записи личного характера сменились длинным сплошным текстом, скорее всего выписанным откуда-то или составленным из нескольких источников.