Тайна древнего замка

— Что ты предлагаешь?

Яд.

— Ты хочешь отравить мальчишку? Тоже неплохо.

Не мальчишку, а графиню, и не насмерть, а так, чтобы она не могла встать с кровати.

Именно так я и сделала. Подмешала ей мелко порубленные листья болотной калужницы в салат из капусты, по вкусу они ничем не отличаются. Ночью графиня пожаловалась на тошноту, утром ее рвало, днем начался понос, а так как я подбавила ей еще яда, у нее разболелась голова.

Эстульф разволновался. Он сразу же предположил, что это могло быть отравление, но я переубедила его. «Это все волнения, — написала я. — Графиня сама навлекла на себя болезнь своей тоской по Оренделю». Чтобы успокоить его, я пообещала ему в дальнейшем пробовать всю пищу, которую приносят графине.

— Моя жена должна радоваться тому, что ты рядом, Бильгильдис, — сказал он.

Графиня хворала шесть дней. Я ухаживала за ней, точно заботливая мамочка, вытирала ее рвоту, ее пот, ее сопли, ее дерьмо. Клэр вставала с лежанки всего раз в день — с наступлением темноты она отправлялась на стену, чтобы помахать факелом. Мне приходилось вести ее под руку, «бедняжечка» совсем ослабела.

Но ее состояние улучшилось — чего и следовало ожидать. Графиня вновь принялась болтать о том, что хочет увидеть Оренделя. Этого тоже следовало ожидать. Поэтому вот уже несколько дней я давала графине отвар красавки, подмешивая его в овощной бульон. Самое лучшее в красавке то, что она почти не действует на тело, только на душу, а если болезнь затрагивает только разум, никто не думает об отравлении. Графиня будет страдать от беспокойства и плаксивости, а это признаки женского недомогания. К сожалению, нужно какое-то время, чтобы красавка подействовала, и давать ядовитый отвар нужно постоянно, чтобы он подействовал. Мой план состоял в том, что Эстульф, заботясь о беременной жене, запретит ей покидать замок. Но успеет ли яд подействовать? Нельзя торопиться, нужно быть очень осторожной, нужно правильно рассчитать дозу. Немного больше яда, чем нужно, и состояние графини изменится слишком резко, она впадет в безумие, и Эстульф может вновь подумать об отравлении. И кого ему тогда винить, как не меня, ведь это я якобы пробовала все принесенные графине блюда. Но есть ли у меня выбор? Я уже ничего не знаю. В глазах Раймунда вновь горит жажда убийства, а его руки трясутся от желания сомкнуться на горле мальчишки. Как только графиня соберется покинуть замок, Раймунд убьет Оренделя, и даже я не смогу удержать его. Он цепляется за свое будущее свободного человека, пускай ему и осталось от силы два-три года. Чтобы заполучить свободу, Раймунд готов был бы убить кого-то даже за день до собственной смерти.

Все сейчас висит на волоске. Я еще могу действовать, но кто знает, сколько времени мне осталось. Я должна принять решение, вероятно, самое тяжелое решение в моей жизни. Либо я…

Мальвин

Я не стучал. Крепостным не позволяется запирать дверь, потому мне достаточно было сделать пару шагов, чтобы очутиться в центре душной, скудно обставленной комнатки. Раймунду и Бильгильдис вообще повезло, что им досталась собственная комната, пусть и такая маленькая. Эту привилегию можно объяснить лишь особым расположением к ним их господ. Старуха сидела над какими-то бумагами, и мне стало любопытно, зачем служанке что-то записывать. А поскольку Бильгильдис была крепостной, я мог задать этот вопрос не только себе, но и ей.

— Что ты там делаешь? Что это такое? Покажи мне.

Черта с два. Вначале она уставилась на меня, словно лань на волка, но уже через мгновение в ее глазах блеснула ярость.

— Ты не услышала, что я сказал? Я хочу посмотреть эти бумаги.

Я протянул руку, но Бильгильдис закрыла бумаги собственным телом, а когда я не отступился, она сунула их себе под одежду. Что ж, я тоже всегда ношу свои записи при себе…

— Это тебе не поможет. Сейчас ты отправишься со мной к Элисии, и тогда мы посмотрим, хватит ли у тебя дерзости ослушаться и ее приказа. Если так, то я прикажу ее служанкам обыскать тебя.

Бильгильдис, подумав немного, взяла перо и нацарапала пару строк на чистом листе бумаги.

«Я пишу письмо от имени моей госпожи, графини. Сейчас она слишком слаба, чтобы писать самой, и потому попросила меня заняться ее личными письмами, в том числе и письмом отцу настоятелю монастыря Св. Трудперта. Он ее исповедник».

Я должен был решить, верить мне ей или нет. Если слова этой немой служанки были правдой, то я пытался заполучить личные письма графини, что можно посчитать оскорблением, а если речь идет о письменной исповеди, то и святотатством. Конечно же, я мог бы сразу же спросить у графини, не лжет ли мне Бильгильдис, но Клэр сейчас была тяжело больна, и мне не хотелось тревожить ее. К тому же я пришел к этой служанке не для того, чтобы говорить с ней о каких-то писульках. Потому я пришел к выводу, что мало что выиграю, но много чем рискую, если заберу эти письма.

— Ну хорошо. Отложи бумаги и иди за мной.