Как судья, я имею множество прав там, за судейским столом. Отрываясь от судейского стула, я превращаюсь в мелкого бесправного чиновника, зависящего от милости всех: исполкома, который может дать мне квартиру, а может и не дать; ЖЭКа, который чинит мне кран на кухне в жестко установленные рабочие часы слесаря, легко помещающиеся внутри моего служебного времени; детского сада, куда мне с большим крюком приходится водить сына, хотя рядом с домом, за углом, прекрасный сад машиностроительного завода, где места для Сашули нет; обкома профсоюза, который не имеет путевки для отдыха моей семьи, и мы ездим к морю дикарями…
То есть, конечно, я могу все получить. От земли я не отрываюсь и четко осознаю: да, могу, если забуду главное: судьи независимы и подчиняются только закону.
Мой статус судьи не ограждает меня от унизительных просьб и я сама, как могу, избегаю их, сохраняя свою независимость, чтобы подчиняться только закону.
— Как дело идет? — продолжает Валерия Николаевна. — Тебе завтра с утра надо за ордером, так что разрешаю процесс отложить до обеда. Ну, а посмотреть квартиру можешь уже сегодня вечером. Вот тебе телефон. Петр Яковлевич Семенцов, — и понижает голос: — Заведующий отделом обкома, учти.
— Спасибо, — я беру листок от календаря и соображаю, как мне успеть все это провернуть.
Первое: звонок Игорю. Второе: звонок Семенцову. Третье: на утро у меня вызваны свидетели.
Я уйду за ордером, люди будут ждать.
— Валерия Николаевна, можно за ордером после обеда? Свидетели придут, неловко.
— Ты, дорогая, словно ребенок, — почему-то обижается моя начальница, — все придут утром, получат ордера, а тебя, как барыню, будут ждать.
Вот уж действительно, барыня. Кто-то будет меня ждать, пока я допрашиваю свидетелей по делу убийцы Сумина!
— Да ведь люди тоже с работы… — пытаюсь возразить.
— Вот видишь, тоже… И ты с работы. Я тебе навстречу иду, разрешаю процесс отложить на полдня, а ты еще привередничаешь, дорогая.
Ну, что ж, придется извиняться. За разговорами половина перерыва проскочила, я еще раз благодарю Валерию Николаевну и несусь в свой кабинет.
На столе у меня уже стоит стакан успевшего остыть чаю и бутерброд с сыром лежит на старом пожелтевшем бланке приговора.
Благодарно киваю коллегам, откусываю бутерброд и трясущейся от нетерпения рукой кручу диск телефона.
— Игорь!
Бесцеремонно прерываю бурные восторги мужа, запиваю кусок хлеба чаем и снова за телефон. У меня осталось всего семь минут, но я говорю СПОКОЙНО, с достоинством.
— Петр Яковлевич, добрый день. Тайгина беспокоит, Наталья Борисовна.
Семенцов обладает хорошо поставленным начальственным басом и, даже не спрашивая, удобно ли мне, уведомляет, что я могу осмотреть квартиру от 20 до 21 часа. Серьезный товарищ.
Допиваю чай, бегу к двери, но меня возвращает звонок.
Приятель, Антон Волна, с которым я дружу много пет, уже извещен, поздравляет и строго говорит:
— Квартиру смотрим вместе. Если все путем, суббота-воскресенье ремонт, а потом новоселье.
— Ладно, ладно, Антоша, — смеюсь я, — бегу в судебное. Ждем вас с Люсей в половине восьмого.
— Прошу встать, суд идет!
Я выхожу из совещательной комнаты, за мной Тютюнник и Руссу.
— Прошу садиться. Продолжается допрос подсудимого Сумина, — говорю я, с трудом гася в голосе радостные нотки, не приличествующие ситуации.
— Вопросов к подсудимому пока не имею, — привстал со стула прокурор.
Ну что же вы, Федор Иванович?
Леность обуяла или действительно все ясно?
В своих записях я ни одной галочки не поставила, мои вопросы ответа не нашли. Важные вопросы. Даже архи-важные, я бы сказала. Ну ладно, это только начало. "Торопись медленно” — это, по-моему, древние мудрецы сказали специально для судей.
— Пожалуйста, защита, — обращаюсь я к Волковой, которая уже, что называется, бьет копытами: быстро перелистывает блокнот, надела свои бифокальные очки — предмет моей тайной зависти. Я уже успела испортить себе зрение постоянным чтением уголовных дел, где протоколы частенько сродни клинописи. И началась маята с очками. Говорить об этом не хочется и мне противно представить со стороны, как я надеваю буро-коричневые колеса, чтобы читать, а потом снимаю их, чтобы видеть зал.
Забуду снять — зал заполняется безликими зыбкими тенями, от которых кружится голова.
Волкова мне сегодня положительно нравится. Участвует в деле по назначению. За свой труд будет получать из колонии грошовые переводы. Но кроме денег есть еще профессионализм, адвокатская гордость, деловой азарт. Она еще не приступила к допросу, а я чувствую в ней этот азарт, готовность к драке.
Это хорошо! Очень!
— Сумин, давайте все же вернемся к началу, — говорит адвокат, — мне непонятно, кто такой Аркадий и почему потерпевшие искали его именно у вас?
Я кошусь на Реутова и снова вижу приподнятые пальцы.
— Ну-у… это один мой знакомый, — нехотя тянет Сумин.
— Где вы с ним познакомились? Когда? И вы не ответили, почему его искали в вашем доме.
— Не помню, где познакомился. Какое это имеет значение?! — опять раздражается подсудимый.