Тайна двойного убийства

— Терем-теремок, — шутливо запел Антон, — кто в тереме живет?

— Я, мышка-норушка, — подхватываю тоненьким голоском.

— Я, комар-пискун, — басом продолжает Игорь, и мы хохочем, радостные.

Товарищ Семенцов открыл нам массивные двери, за которыми были еще одни — тяжелые, прикрывающие тамбур.

Антон не удержался, щелкнул пальцами по двери, подмигнул мне: "Н-да-а!”

Квартира была уже пустой и выглядела как заброшенная одинокая старуха. Окна, лишенные штор, смотрели строго и печально, крашеные стены хранили следы убранной мебели, словно наклейка пластыря на запыленном израненном теле.

Там вон, догадываюсь по чистому квадрату, был шкаф, в том углу — тумбочки, эту стену украшал большой ковер, и лепной бордюр под потолком еще цепко держит ненужные теперь мелкие гвоздики. Печальное зрелище — оставленный дом, еще не получивший нового хозяина.

Мне становится грустно за это покинутое жилище, жалость тронула сердце своим острым коготком и тогда я поняла, что уже люблю эти грязные стены, словно живое существо. Она скоро преобразится, моя квартира! Это будет наш дом, член нашей семьи — лелеемый и желанный! Мы будем стремиться к нему, ждать с ним встречи, скучать по нему в отъездах, ухаживать за ним, ублажать и любить, любить… свой дом и друг друга.

Печальные окна повеселеют, увидев нашу любовь, и в чисто отмытых стенах поселится счастье!

Моя примолкнувшая компания переживала, видимо, подобные же чувства. Все притихли, даже Сашуня. Антон запустил пятерню в свой густющий русый чуб, Людмила заложила руки в карманы. Игорь молча оглядывал стены, и навсегда потемневшие от вечных экспериментов пальцы моего мужа пошевеливались, предвкушая работу. Им, этим пальцам, не страшен никакой труд. Они все могут и умеют. Я знаю, Игорь конфетку сделает из этой грязнули!

Семенцов иначе расценил наше молчание. Кашлянув, сказал: "Деньги за косметический ремонт внесены”.

— Да что вы, — смутилась я, — мы все сделаем сами. Квартира нам нравится, так, Игорь?

— Конечно, — кивнул Игорь, — а ремонт я никому не доверю.

— Ну, смотрите, — сказал Семенцов и ушел на кухню. А я уже прикидывала.

Большая комната — это будет гостиная. И кабинет одновременно. Комната чуть меньше — спальня. Нет, спальней будет маленькая комната, а эта — Сашке. Ух, и раздолье будет моему сыночку на этих шестнадцати квадратных метрах, эх, и развернется же мой малыш! Спать будет на настоящей кроватке, а не в кресле-кровати, от которой мне всегда было не по себе, когда я укладывала сына. Эти бортики с трех сторон… Не хочу называть то, что мне это напоминало…

Придется купить ковер — все игры Сашуля устраивает на полу. Хорошо бы детскую стенку… Котати, о мебели. Это Сколько же нужно мне купить, чтобы заставить хотя бы необходимым такие хоромы! На что купить и, главное, где? Сбережений у нас нет, поэтому деньги займем, а вот где купить? Идти с протянутой рукой?.. Судьи независимы и подчиняются… из раздумий вывел меня Игорь, словно прочитавший мои мысли.

— Что ты, Наташа, — ласково тронул он мой затылок, растрепал отросшие жесткие волосы — Господи, опять нужно идти в парикмахерскую и сидеть не менее часа, чтобы за пять минут тебя оболванили без всяких претензий на моду и пожелания, — что ты, милая моя? Теперь заживем! Я все сам сделаю, увидишь, что будет. Вот они, руки мои.

Протянутые мне ладони были большими, натруженными, надежными. Господи! Продли мгновение это! Пусть постою я в новом своем доме и навстречу мне пусть тянутся готовые оградить от всех невзгод ладони! Пусть сын мой, дорогой мальчик, будет рядом, и Антоша Волна, и Люд милка с милой Катюшкой… Мой мир, мое пристанище, помощь моя, поддержка, да что там — жизнь! Так хорошо мне было и почти спокойно в это мгновение… Только откуда-то из-за плеча потянулось вдруг и встало передо мной легкое облако и ясно-ясно проглянул черный ежик волос, очень знакомый ежик, выставленный вперед, словно в защиту…

Что же наделал ты со своей жизнью, темноглазый парень? Что наделал ты?

И как совместить эту мою тихую радость с тем завтрашним днем, когда начнется суд и диковинные бабочки-ресницы замечутся на измученном лице, ища справедливости и сострадания.

Почему не может быть мир спокойным и счастливым? Без убитых и убийц, без черных траурных платков матерей, без слез любящих и любимых?!

Где ладони, способные всех защитить? Всех, не только меня.

— Наташа, да что ты? — Антон обнял меня за плечи, встряхнул легонько, подтолкнул вперед.

Кухня была небольшой, квадратной. Петр Яковлевич, держа в руках тряпку, старательно отмывал электроплиту "Лысьва”. Рядом стоял тазик с чистой водой. Одна сторона плиты была уже чистой, блестела желтоватой эмалью, на другой красовались желтые застарелые потеки, и хозяин смачивал их, пытаясь оттереть.

— Петр Яковлевич, — сказала я, смущенная этой картиной, — мы же ремонт будем делать. Бросьте это занятие, я сама все промою потом.

— Квартиру сдам в порядке, — коротко ответил мне Семенцов, и спорить с ним мне было неловко.

Мы простились и укатили домой, в свою крошечную квартирку, которая показалась нам еще меньше после увиденного.