Тайна двойного убийства

Конечно, это был провокационный вопрос. Снимать стружку с судьи — дело привычное. А вот состав суда — прошу прощения, тронуть опасно. Валерия Николаевна, как и я, это прекрасно знала. И поэтому немедленно апеллировала к начальству:

— Ну что это? Полная анархия. Дело принимает серьезный оборот. Там, скорее всего, необходимая оборона, прокурор просит — верните, пусть расхлебывают сами, зачем нам лишние конфликты с прокуратурой? Если действительно оборона, сами и прекратят!

Пока она говорила, поднималась во мне злость. Что же такое суд? Производство обвинительных приговоров? Или все же производство справедливости? Как мне смотреть в лицо Зои Лягушенко, Перевалова, Реутова, Сумина, наконец?!

Валерия Николаевна кипела, обращаясь к Хлебникову, но в его взгляде, обращенном ко мне, я видела не осуждение — интерес. Под этим заинтересованным взглядом утихало раздражение, пропала охота спорить. Я видела: Хлебников мой союзник, возмущения моей начальницы он не разделяет. И действительно, едва она замолчала, председатель сказал примирительно:

— А по-моему, так вы преувеличиваете, Валерия Николаевна. Пусть рассматривают дело спокойно, ведь все идет путем. И чего вы так прокуроров боитесь? А?

— Я?! — красные пятна с лица Валерии Николаевны спустились на шею. — Я?! Боюсь?!.

— Вы, — спокойно подтвердил Хлебников. — Я это не впервые замечаю. А судьи-то независимы. Подчиняются только закону…

С этим я была отпущена, а Валерия Николаевна оставалась в кабинете еще какое-то время.

До начала судебного заседания было два часа, конечно, если успеют медики уложиться в мои жесткие рамки и утречком взять образцы крови у Сумина для экспертизы. И Шамиль осмотрит подсудимого.

Палец мой, порезанный жестким картоном и капитально разъеденный стиральным порошком во время вчерашней уборки, дергало словно током. Никаких аптечек, тем более медпунктов, нам не полагалось, бежать в поликлинику с таким пустяком я считала неприличным и держала палец над делом как пистолет, пока сердобольная Алевтина Георгиевна не разыскала пластырь, да не залепила мне рану, открывшуюся, словно обескровленный рот.

За этим занятием застиг нас телефонный звонок и — вот она вторая неприятность.

Соблюден теперь закон парных случаев!

Голос Игоря был непривычно растерянным.

— Тут какая-то ерунда получается, Наташа. Меня уверяют, что в нашу квартиру два месяца назад поставлена новая плита. Я говорю, не может быть, но мне не верят. Может, ты переговоришь? Все же ответственный квартиросъемщик…

— Это срочно, Игорь? — раздражаюсь я. — И без меня никак не обойтись? Мне скоро в процесс, я занята по горло, а тут еще какой-то детектив с плитой!

— Как знаешь, — скучнеет голос мужа, не терпящего моего раздражения, — но нас чуть ли не в подлоге обвиняют, учти.

И положил трубку. Прелестно! Меня обвиняют в подлоге! Недоставало только этого.

Но все-таки интересно, что за история с плитой? В чем там дело?

Подумав, решаю все же не выяснять этот вопрос. Иногда, знаю по опыту, полезно такие житейские неурядицы просто пускать на самотек. Пусть будет как будет.

Постаралась отбросить домашние заботы, принялась вновь за дело.

Раскрыла схему, приложенную к протоколу осмотра места происшествия.

Свежи в памяти показания свидетелей, и я начинаю представлять: вот крыльцо дома. Ступеньки, возле которых на деревянной завалинке лежит тот злосчастный косарь — так, кажется, назвал нож Перевалов.

Вышел на крылечко Сумин. Калитка от крыльца, как видно по схеме, около десяти метров. Значит, десять метров. Видит Сумин, что Шишков поймал и держит Лягушенко. Кричит, бежит к ним. Шишков отпустил Зою и угрожает теперь Сумину, тот поворачивает к дому, но у крыльца — Реутов. Ловушка? Капкан?

Догоняет Шишков, наносит удар по голове. Кровь. Боль. Злость. Страх? Реальная опасность? Надо защищаться? Что? Что делать-то? Их двое. Пьяны и агрессивны.

Да, надо защищаться, надо, надо!

Убеждена, что надо. Но как? Чем?

Издевательски расставив руки, Реутов идет на Сумина. Еще один реальный противник. Сумин оглядывается, ищет защиту.

Его кулаки слабы для этих двух, яснее ясного. Да еще кастет. Удар не сбросишь со счетов. Взгляд натыкается на нож. Мгновение — нож в руках. Почему Шишкова не остановил вид ножа? Если говорить, почему не убежал Сумин, резонно спросить, почему не убежал Шишков, завидя нож. Удар нанесен в грудь, значит, они сошлись. Один удар, всего один и, надо же, в сердце! Но то, что ранение одно, тоже кое о чем говорит. Значит, можно верить Сумину, что он желал только пресечь нападение. Когда эта цель была достигнута и раненый Шишков упал, действия Сумина против него прекратились. Конечно, это важно.

Дальше. Сумин бежит к выходу. Но его опережает Реутов, наклонился к ломику. Удар ножом! Сумин выбегает на улицу, мчится, не отзываясь на окрики Перевалова. Наконец-то убегает. На свободе такой ценой!

”На свободе”, — усмехаюсь я. Вот так свободу добыл себе Сумин в сражении на собственном дворе!