Воронько говорил, а я вспоминала белые пальцы Реутова, предостерегающе приподнятые, словно запрещавшие Сумину говорить. А ведь мне не показалось, нет! Он действительно запрещал Сумину касаться таинственного тогда Аркана. Теперь вот стало ясно почему. Предупреждал: "Не навреди нам, не смей упоминать об Аркане”. Угроза была в его жестах, явная угроза, и ясно, что Сумин поначалу струсил: знал, с кем дело имеет. Что ж, и это тоже важно. Личность потерпевших по таким вот делам на многое свет проливает. Кстати, и на вопрос прокурора о реальности посягательств тоже. И на вопрос адвоката, почему не работал Шишков.
Тихо-тихо в зале. Даже "молодежная" скамья замерла, внимательно слушает.
— Мы Аркана все равно найдем, — продолжал между тем Воронько, — мне вон ребята мои помогают, с моего участка, — он обернулся назад, и длинноногий важно кивнул ему: "Помогаем!", — это они по следам ваших потерпевших прошли, многое узнали полезного. Главным образом, чего не надо делать, — сказал Воронько серьезно, а на задней скамейке тихонько хихикнули и замолкли снова.
Так вот что за "представители” сидели там с самого начала процесса! А я-то никак не могла понять. Оказалось — учатся люди, что надо и чего не надо делать! Неплохо, неплохо, участковый инспектор Воронько.
Свидетель между тем обратил наше внимание на, каюсь, незамеченную ранее деталь: в том дипломате, забытом Реутовым и Шишковым в доме Сумина, были две колоды карт. Руссу, полистав дело, нашел протокол: точно, есть в описи такие, но внимания на это никто и не обратил. Казалось бы, зачем? Но нет мелочей в нашей работе, нет совсем никаких мелочей.
Закончил свои показания Воронько совсем уж необычно. Вынув из кармана, раскрыл записную книжку и обратился к суду:
— Прошу вас, разрешите прочесть. И пусть Сумин запишет или запомнит поточнее. Вот: "Пусть знают все подонки. Слишком много развелось их под охраной закона. Пусть знают, среди жертв может оказаться и такой, как я. Мы освободимся, наконец, от нападающих по ночам", — торжественно прочел он и пояснил: — "Белые одежды". Дудинцев Лауреат сейчас. Я считаю, как специально для этого случая. Юра, это тебе для последнего слова.
Товарищи судьи, когда же узнают подонки, что жертвы могут восстать? Это же и от вас зависит, товарищи судьи, а?
Обращенный к нам вопрос заставил вдруг густо покраснеть доктора Руссу и, глянув на него, тяжело засопел второй народный заседатель. Я видела, слесарь Тютюнник и доктор Руссу, сидевшие за судейским столом, были солидарны с Дудинцевым. И с Воронько. Что-то будет в совещательной комнате, что-то будет, когда нам придется решать главное!
Показания Воронько вызвали новый прилив активности у прокурора. Федор Иванович немедленно встал, горячо и почти искренне заявил новое ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование.
Адвокат Волкова также горячо протестовала, подсудимый Сумин был солидарен с адвокатом, Реутов кратко буркнул: "К чему?”, а мать Шишкова устало сказала: "На усмотрение суда”.
Опять нам пришлось уйти в совещательную комнату.
И в ходатайстве прокурору мы опять отказали. "Что доследовать-то?” — с досадой сказал Руссу, и Тютюнник одобрительно крякнул.
Действительно, что доследовать?
Справку о розыске Аркана — Луковкина мы приобщили к делу. А прокурор своим ходатайством только помешал нам дополнительно допросить Реутова. Но мы это сделаем.
Я огласила определение и на столе перед собой увидела записку: "Валерия Николаевна просит сделать перерыв и зайти к ней. Галина”. На мой вопросительный взгляд Галка только округлила глаза.
Недобрые предчувствия охватили меня. Зря понадеялась я на закон парных случаев, получив две неприятности. Существует еще закон тройственности. Видимо, он вступал в действие, этот закон.
— Объявляю перерыв на двадцать минут, — сказала я уныло и поплелась на второй этаж.
Валерия Николаевна, увидев меня, поджала тонкие губы:
— Ну, что я говорила? Опять с тобой неприятности, дорогая.
Я молчала. По праву старшего начальница всегда говорила мне "ты”, но почему-то лишь сейчас это больно резануло слух. Что я опять натворила? И разве можно так дергать судью, занятого в совсем не простом процессе? Мне бы поддержку, помощь, совет… Да что там, совет. Не мешали бы, не дергали, не язвили. Да-а, судьи независимы и подчиняются только закону…
Право на независимость реализовать не так просто, как кажется. Нет уж, я это право использую, пусть только попробует, затронет дело! Я скажу…
Напрасно я накачивалась злостью. Начальница не коснулась судебного процесса. И приготовленный мною лозунг оказался без надобности.
Валерия Николаевна, сделав многозначительную паузу, задала мне вопрос:
— Что за скандал устроил твой муж в жилищной конторе?
— Игорь?! — изумилась я. Игорь и скандал — понятия несовместимые. Мой муж панически боялся и изощренно избегал всяких конфликтных ситуаций, за что я его нередко поругивала. — Какой скандал? Я ничего не знаю.
— Ну как же! — с явным удовольствием ответила Валерия Николаевна. — Он требует в квартиру новую плиту. Звонил сам Петр Яковлевич, просит вас быть поскромнее.