Тайна двойного убийства

— Но ведь это не была ошибка! Я видела сама, как он отмывал ту, старую плиту. Значит, видел, знал!

Подтвердила Люда:

— И я. Да все мы видели это. Ну, чудо!

Антон Волна погрустнел, поерошил свой чуб и подытожил:

— Не ошибка это, братцы мои. Нечистоплотность. А какие слова умеет он говорить, какие призывы, лозунги! На деле же и перед мелочовкой не устоял. И он тебе своего поражения не простит, Наталья. Ну, да волков бояться — в лес не ходить, — закончил Антон, — справимся.

Настроение мое было испорчено окончательно. Что за денечки выдались. Черное — белое, черное — белое, черное…

Вот оно, новое утро. Пришло.

— Прошу встать, суд идет! — слышу торжественный голос Галины и выхожу опять с проклятым сердцебиением: заключительный день процесса волнует меня не меньше, чем первый.

Зал опять переполнен, появились новые люди, среди них, вижу, прокуроры из отдела по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел. Зачем? С недовольством замечаю следователя Иванова, который довольно неуклюже прячется в дальних рядах. Зачем? Знакомая молодежь теснится на последней скамейке, едва умещаясь. Яркие курточки лежат на коленях — жарко в тесном зальчике.

Прокурор Кудимов, не поднимая глаз, неторопливо поддерживает обвинение. Сухо, скупо, без обычных цветистых отступлений, без любимых им экскурсов в джунгли истоков события. Как и ожидала, обвинение меняет тактику. Кудимов вынужден признать, что в действиях Сумина нет хулиганства. Отсутствует хулиганский мотив убийства, — констатирует прокурор, и я на мгновение замираю: может?.. Но нет. Убийство во время обоюдной драки, без отягчающих обстоятельств. Менее тяжкое, но обвинение в убийстве поддерживает прокурор Кудимов, пряча взгляд.

Отзвучали слова прокурора, уже горячо заговорила адвокат Волкова, а Сумин еще не отнял руки, охватившие голову. Десять лет! Столько просил прокурор для наказания и исправления Сумина.

Десять лет. Щедрый прокурор Кудимов.

Сумин раскачивается, согнувшись на скамье, пальцы утонули в густом ежике волос, и мне, едва брошу взгляд, видны ритмично покачивающаяся эта черная голова и руки без пальцев, словно культи.

Волкова говорит хорошо. Она вообще-то речиста, а сегодня особенно. Конечно, есть о чем спорить, вот и старается.

Выводы адвоката я угадываю задолго до окончания речи.

Оправдать. Волкова считает, что ее подзащитный не совершил преступления.

Раскрасневшись и похорошев от волнения, адвокат садится на свое место, в зале раздаются дружные хлопки, но я строго гляжу на последний ряд и там быстро успокаиваются.

Правом реплики прокурор и адвокат не воспользовались.

Последнее слово. Я так не люблю эту стадию процесса! Всегда мне больно видеть, как раздевается человечья душа. Как дрожит она, обнаженная и униженная, и страдания ее не унять, не прикрыть ни правдой, ни ложью, ни плачем, ни кривляньем. И вина, и беда гнут, ломают, разрывают душу, и выходит она с последним словом, словно нищая с протянутой рукой — поймите, поверьте, рассудите.

Я отвожу глаза, чтобы не видеть ее содроганий, ее попыток прикрыть словом стыдную наготу.

Наконец позади и эта мука.

— Суд удаляется на совещание!

С помощью притихших Тютюнника и Руссу забираю дело. Уходим.

Оглашение приговора назначаю на завтра.

В субботу, в семнадцать часов.

Тайну совещательной комнаты я не раскрою. Но не считать же тайной, как мои народные заседатели деловито разгрузили портфели и стали устраивать наш уединенный быт.

Не будет тайной, что после того, как мы пришли к общему выводу, опять — чирк — я пуще прежнего разрезала распроклятым острым картоном обложки очередной палец и доктор Руссу с наслаждением раскрыл свой саквояж. Видимо, скучая по своему медицинскому делу, он тщательно обработал и, не слушая возражений, перевязал мой палец.

Нет тайны и в том, что вечером, около десяти, мы разошлись по домам, и меня у подъезда суда, беспокоясь, ждал Игорь. Мы, судьи, не имели права на ошибку и множества других прав тоже не имели. Например, на то, чтобы нас развезли по домам из совещательной комнаты, откуда мы уходили почти ночью.

Не является тайной и то, как доктор и слесарь-сборщик на целую субботу превратились в деловитых официантов и угощали меня кофе, чаем, обедом, а доктор Руссу ворчал при этом, что он давно собирался поставить вопрос о создании охранного механизма здоровья судей. И на мою насмешку ответил серьезно, даже сурово, что это будет на пользу не только судьям, всему делу пойдет на пользу, а эти мелочи лишь кажутся мелкими, на самом же деле представляют серьезную проблему. Не тайна, что я с ним согласилась.

Приговор был готов до наступления назначенного часа. Мы перечитали его, еще раз обсудили.

Доктор Руссу первым взялся за ручку и подписал приговор, тщательно выводя свою фамилию. "Все верно, Наталья Борисовна, — сказал мне он, украшая подпись затейливым завитком. — Я, правда, впервые в таком деле, но сужу по-человечески”.