Тайна двойного убийства

Антон Волна, мой давний друг, верный и чрезвычайно мною ценимый. После трагической гибели моего мужа с ним единственным я продолжала поддерживать отношения. Все другие наши приятели, к стыду моему, вызывали у меня раздражение благополучием и счастьем. Умом-то я понимала, что неправа. Но справиться с собою не могла и постепенно отдалилась от друзей, оставив в сердце лишь Антона с Людмилой, которых продолжала любить, чувствовала себя с ними свободно и легко. Может быть, потому, что меня они не жалели, нет. Жалость мне уже обрыдла, постоянно бередя незаживающую душевную рану. Мое горе было моим, и чем дальше шло время, тем меньше хотелось мне делиться им с кем бы то ни было. Как там сказано в записной книжке у девушки с редкостным именем Василина, убийцу которой мы с таким трудом обнаружили, и нужно было писать обвинительное заключение сегодняшним же вечером. Собственно, и ниточка-то потянулась от стихов в старой зелененькой книжечке:

Радостью я поделиться готова,
Сердце свое распахну для друзей,
Но только беда постучится, и снова
С ней я останусь наедине…
И снова под куполом жизни без лонжи
По тонким, по тонким по проводам
Тревога моя пусть меня лишь тревожит,
Беду свою я никому не отдам…

Запомнились мне эти строки не только потому, что потерявшаяся бедная Василина, точнее труп Василины был найден благодаря стихам несчастной доверчивой девчонки. Моему нынешнему настроению отвечали наивные слова. Беду свою я никому не отдам. Надо же, не отдам…

Антон Волна и не пытался отбирать у меня беду. Просто однажды он, сурово отчитав, перестал делать скидку на постигшее меня горе, властно и беспощадно напоминая, что жизнь продолжается. Странным образом угадал он и мои отношения с Игорем, точнее, даже не с Игорем, а с его пятилетним сыном Сашулей, с которыми случайно свела меня милостивая судьба. Но это уже разговор отдельный, и раздумья не для рабочего дня, тем более что звонок телефона быстренько вернул меня к действительности, и я слушала весьма энергичный голос нашего судебно-медицинского эксперта Шамиля Гварсии.

— Э, Наташа, дорогая, рад приветствовать тебя! Как съездила! Все в порядке! Настроение как! Здоровье не подводит?! — эти и еще массу вопросов задал мне Шамиль, не ожидая ответов и, видимо, поэтому произнося вопросы так, с восклицательным, не с вопросительным знаком. Я засмеялась в трубку, Шамиль прервал поток своих вопросов-ответов и сказал уже без восторженных интонаций:

— Закончил я вскрытие, Наташа. Буйнову рассказал, он просил тебе позвонить. Плохи дела, Наташа. Насильственная смерть. В вену на сгибе левой руки Росиной введена доза наркотика.

— Сама? Может, сама? — спросила я Шамиля, хотя ответ знала почти точно. Но спросила, не удержалась от соблазна получить, может быть, хоть неофициальное мнение Гварсии, который был отличным специалистом, большим умницей и частенько помогал мне советами.

На этот раз ничего не вышло. Ответ Шамиля прозвучал сухо:

— Так же знаешь, этот вопрос не входит в мою компетенцию как эксперта. Сама, не сама — установите вы, следователи. Я напишу лишь, что такая возможность не исключается. И все. Но дело не в этом.

— Что еще, Шамиль? — встревожилась я, потому что, слушаю Шамиля, я мгновенно прикинула схему расследования по этой версии, и новые обстоятельства могли ее усложнить.

— Ав том дело, что у Росиной повреждения в затылочной области. Обширная гематома. Похоже, ударилась затылком. — Шамиль помолчал секунду и добавил: — Или ударили. Так-то вот, Наташа, дорогая. Повреждения прижизненные. Предвижу твои вопросы и отвечаю сразу: невозможно определить, что раньше было — ушиб или наркотик. Пока невозможно. У нас, дорогая Наташа, новая методика есть, я с нею, признаюсь честно, лишь шапочное знакомство имею. Это к тому, что заключение задержу. Сейчас еду к своему патрону с вопросами, а там решим… И еще, чтобы ты знала, — он чуть помедлил: — Доза наркотика не смертельная. Там есть еще какой-то яд. В общем, задержу заключение, дорогая.

— Ты меня под корень рубишь, Шамиль, — я не могла скрыть огорчения. Собственно, все расследование надо было строить, отталкиваясь от этой экспертизы, а она, пожалуйста, задерживается. Но причины-то уважительные, ничего не поделаешь.

— Наркотик хоть определили? У Росиной и в ампулах?

— Это да, Наташа! Дорогая! — Шамиль опять заговорил восклицаниями, видимо, знание придавало ему восторженную уверенность в себе, — сильнейший наркотик! У Росиной в крови и в ампулах! Один и тот же!

— А время? Время наступления смерти? По этим-то вопросам ты дока, — не удержалась я от лести.

— Дока! Как всегда, ты права, дорогая! — Шамиль просто кричал в трубку, и мне пришлось чуточку отвести ее от уха, — время установил хорошо! Двое суток с половиной! Вечером, за два дня до обнаружения трупа. Могу еще точнее: между 22 и 24 часами. Молодец я!