Тайна двух чемоданов

Чтобы суд окончился таким неожиданным решением, с начальником Особого отдела пришлось провести не один и не два разговора. Марейкис и сам не знал, почему он решил вступиться за мать и дочь Вагнер, упрашивая, да что там – умоляя начальство найти возможность помочь чуть было не сбежавшим с японскими разведчиками женщинам. То, что Вагнер пришла пора отстранить от работы, стало понятно еще по ходу развития «дела о двух чемоданах», как теперь, после перехвата беглянок, стали в открытую называть эту историю те немногие чекисты, кто был посвящен в содержание расследования. Но отстранить и списать в расход – совсем не одно и то же. Чен убеждал комиссара, что сам во многом оказался виноват, не обратив вовремя должного внимания на психологическое состояние Вагнер, на ее истерики и срывы, а главное, на отчаянную возню вокруг женщины и ее дочери, устроенную Накаямой и Курихарой. Поначалу комиссар слушал Чена невнимательно, да и непонятно было, выживет ли Любовь Вагнер вообще. В Москву ее доставили, перевязанную бинтами из аптечки станции Негорелое, с проколами в теле, оставленными шилом Синичника, и, казалось, уже мертвую. Женщина потеряла много крови, испытала нервный шок, и надежды на то, что она придет в себя, почти не оставалось. И все же Любовь Вагнер сумела встать на ноги и на всех допросах держалась на удивление стойко, тщательно, в деталях рассказывая о заговоре японских разведчиков, пытавшихся организовать вывоз ее и Марты через границу столь экзотическим способом. Она даже вспомнила, что однажды Курихара успокаивал ее, говоря, что его начальнику «в старые времена», вскоре после революции, удалось таким образом переправить какого-то особо ценного агента из Владивостока в Японию. Сотрудники консульства упаковали тогда бывшего белогвардейца в чемодан и погрузили на пароход, идущий в Цуругу вместе с другим багажом. Узнав об этом, Чен напряг память и действительно припомнил похожий эпизод, только окончившийся позорной неудачей для японской разведки. В самый ответственный момент, когда багаж краном переносили на борт парохода, несколько тюков с поклажей и тот самый злосчастный чемодан провалились сквозь большую дыру в сетке и рухнули на пристань. Оглушенного падением незадачливого агента чекисты задержали. А теперь, после показаний Любови Вагнер, выходило, что это могла быть не единственная операция такого рода. В любом случае, подтверждение Ченом правдивости ее рассказа помогло. Ей поверили. Следствие, сопоставляя ее данные с рассказами дочери, которая отделалась во время задержания легким испугом, а чего-то внятного и толкового могла рассказать куда меньше, чем ее мать, очень быстро полностью восстановило картину заговора. Дело пора было направлять в суд, а Чен, уже приступивший к решению новых загадок, постоянно напоминал начальнику Особого отдела о том, что женщины не так сильно виноваты в своих поступках, как это может показаться со стороны, в том числе и со стороны стола судебных заседателей.

В конце концов комиссар не выдержал и вместе с Марейкисом направился к Ягоде. Как в предыдущий раз, их встреча была коротка, а разговор сух и конкретен. Генеральный комиссар госбезопасности выслушал доклад начальника Особого отдела, его подчиненного и задал только один вопрос:

– Вы можете гарантировать, что в случае… если они останутся живы, до конца жизни будут держать язык за зубами? Обе. И мать, и дочь.

Комиссар промолчал, стиснув зубы и играя желваками, а Чен, к которому подошел Ягода и в упор посмотрел на него снизу вверх, дернул подбородком и выдавил:

– Да. Обещаю. Гарантирую. Не выдадут. Я сам с ними поговорю.

Нарком невесело усмехнулся, но ничего не ответил. Вернулся в свое кресло и в задумчивости принялся барабанить пальцами по столу. Посмотрел на Чена, на его шефа и резко бросил:

– Свободны. Оба. Я решу сам.