Тайна двухколесного экипажа

Утром, днем и вечером в гостиных Турака и клубах Мельбурна говорили почти исключительно об этом деле. И великосветский обыватель пришел в ужас. Еще бы! Жил себе молодой человек, родом из хорошей семьи («Фицджеральды, дорогуша, это ирландский род, в их жилах течет королевская кровь»), прекрасно воспитанный («изысканнейшие манеры, уверяю вас, и красавец, каких поискать!») и помолвленный с одной из самых богатых девушек в Мельбурне («это, конечно, очень мило, сударыня, но ему была нужна не она, а ее деньги. Подумать только, вот пройдоха!»), и вдруг этот положительный молодой человек, которого дамы любили, а мужчины считали славным парнем, который пользовался успехом как в гостиных, так и в клубах, совершает жестокое убийство! Неслыханно! Куда катится мир, ради чего строятся тюрьмы и сумасшедшие дома, если такие люди, как молодой Фицджеральд, разгуливают на свободе и убивают кого вздумается? Потом, разумеется, все начали спрашивать друг друга, кто такой Уайт и почему о нем никто не слышал раньше. Всех, кто когда-либо встречался с Уайтом, засыпали вопросами про него, и несчастным приходилось объяснять, кем он был, каким он был, за что его убили, и отвечать на остальные безумные вопросы, которые рождались в некоторых головах. Об этом говорили везде: в модных гостиных во время пятичасового чая за бутербродами и сушонгом; в клубах за бренди с содовой и сигаретами; об этом говорили все: рабочие за пинтой пива в обеденный перерыв и их жены в тиши двора за стиркой. Газеты пестрели статьями о знаменитом убийстве, а некоторые даже опубликовали интервью с заключенным, якобы проведенные их специальными корреспондентами, но на самом деле от начала до конца сочиненные этими господами на основании слухов и их собственного богатого воображения.

Что до виновности заключенного, никто в ней не сомневался. Извозчик Ройстон клялся, что Фицджеральд сел в кэб вместе с Уайтом, а когда вышел, Уайт был мертв. Более убедительного доказательства трудно было и придумать, и все сходились на том, что заключенный не станет защищаться и отдаст себя на милость суда. Даже церковь не обошла стороной эта лихорадка, и священники — англиканские, римско- католические и пресвитерианские вместе с представителями более мелких конфессий — сделали убийство в хэнсомовском кэбе основой для проповедей о порочности века и заверений в том, что ковчегом, способным спасти человечество от потопа безбожия и безнравственности, является именно их церковь и никакая другая.

Как заметил Калтон, выслушав пять-шесть проповедников, каждый из которых называл собственную церковь спасительным челном: «Вот так-так! Похоже, у них там целая флотилия ковчегов».

Для мистера Феликса Ролстона, хоть он знал лично всех участников этого дела, то были времена, полные огромного, безграничного счастья. Если появлялись свежие новости, он всегда спешил поделиться ими с друзьями. Иногда он несколько приукрашивал их от себя, но делал это исключительно ради того, чтобы придать своему рассказу более занимательную, если не драматическую форму. Если его спрашивали напрямую, считает ли он виновным подозреваемого, мистер Феликс со значением качал головой, давая понять, что ни он, ни его близкий друг Калтон (он знал, что при этих словах Калтон согласно кивал) еще не сумели составить окончательное мнение об этом деле.

— Дело в том, — супил брови мистер Ролстон, — что это дело глубже, чем кажется, и так далее… Думаю, сыщик напутал. Как по мне, это не Фиц убил Уайта. Я даже уверен, что это не он.

За этим заявлением неизменно следовало хором: «А кто же его убил?»

— Вот! — отвечал на это Феликс, наклоняя голову на бок, как задумчивый попугай. — Сыщики не могут этого выяснить, в том-то и сложность. Уж подумываю, не заняться ли поиском самому.

— Но разве вы что-то знаете о ремесле сыщика? — спрашивал кто-нибудь.

— Господи, конечно! — с легкомысленным взмахом руки. — Я читал Габорио, у сыщиков веселая жизнь!

Несмотря на эти разговоры, в глубине души Рол- стон верил в виновность Фицджерадьда. Но он был из тех людей, которые, имея трепетное сердце или упрямый характер (последнее встречается, пожалуй, чаще), считают своим долгом становиться на защиту попавших в беду. Несомненно, найдутся и такие, кто зовет Нерона приятным молодым человеком, жестокости которого были всего лишь следствием излишней веселости нрава, и видят в Генрихе VIII несчастного мужа, которому не посчастливилось иметь шесть жен. Такие люди получают удовольствие от выражения сочувствия великим негодяям пошиба Неда Келли. Для них это воплощение героизма, жертвы предвзятого и бесчестного отношения со стороны тех, кто понимает законы слишком узко. Если половина мира пинает лежащего человека, вторая половина неизменно утешает распростертого полупенсовиком.