Тайна двухколесного экипажа

Мой дорогой Фицджеральд, — писал Калтон своим особенным очень четким почерком, столь не похожим на обычные каракули представителей его профессии, — пока вы наслаждаетесь прохладным ветерком и приятной свежестью на лоне природы, я вместе с другими многочисленными бедолагами торчу в этом горячем и пыльном городе. Как бы мне хотелось оказаться с вами, на земле Гошен, там, где несет свои беспокойные воды Муррей, где все ярко, и зелено, и наивно (последние три слова — это почти одно и то же), но вместо этого меня окружают кирпич и известка, а мутные воды Ярра заменяют вашу благородную реку. Ах, мне тоже приходилось жить в Аркадии, но это в прошлом; и даже если бы какая-то неведомая сила дала мне возможность вернуться туда, неуверен, что согласился бы. В конце концов, что такое Аркадия? Это страна блаженного неведения, а я люблю жизнь, с ее суетностью, мишурой и порочностью. Пока вы, о Коридон — не бойтесь, я не стану цитировать Вергилия! — изучаете книгу Природы, я погряз в замызганных листках томика Фемиды, но осмелюсь сказать, что великая мать учит вас вещам куда более интересным, чем те, что я узнаю от ее искусственной дочери. Однако вы наверняка помните мудрую пословицу: «В Риме о папе плохо не говорят», поэтому, занимаясь юриспруденцией, я должен уважать ее правила. Думаю, увидев, что это письмо отправлено из юридической конторы, вы удивились, зачем это какому-то адвокату вздумалось вам писать, и мой почерк, несомненно, наталкивает на мысль о повестке. Но тут я не прав, вы уже не в том возрасте, чтобы получать повестки. Я не хочу сказать, что вы стары, — отнюдь, вы пребываете как раз в том благословенном возрасте, когда наслаждаешься жизнью больше всего, когда огонь юности сдерживается опытом возраста, но знаешь, как испить до дна чашу удовольствий, videlicet[21]: любовь, вино, дружба. Но, боюсь, я становлюсь слишком поэтичным, что нехорошо для адвоката, ибо цветок поэзии не может распуститься в засушливой пустыне закона. Прочитав написанное, я вижу, что мое изложение беспорядочно, как «Викарий» Праеда, а поскольку это письмо было задумано как деловое, я должен отказать себе в удовольствии cледовать за течением праздной мысли и писать осмысленные вещи. Полагаю, вы все еще храните тайну, вверенную вам Розанной Мур, — ах, как видите, мне известно ее имя, а почему? Просто потому, что, обладая естественным человеческим любопытством, я старался выяснить, кто убил Оливера Уайта, и поскольку «Аргус» весьма проницательно назвал Розанну Мур первопричиной всего этого дела, решил узнать ее историю. Тайна убийства Уайта и его причина вам известны, но даже в интересах правосудия вы отказываетесь раскрывать их. Почему — не знаю, но у всех есть свои маленькие недостатки, и из похвального, хотя и ошибочного чувства, скажем, долга вы не хотите называть имя человека, трусливое преступление которого едва не стоило вам жизни. После вашего отъезда из Мельбурна все говорили, что убийцу из хэнсомовского кэба уже никогда не найдут. Я позволил себе не согласиться с умниками, которые делали подобные заявления, и спросил себя: кем была женщина, умершая в доме матушки Побирухи? Не получив удовлетворительного ответа, я решил выяснить это и предпринял соответствующие шаги. Первым делом я узнал от Роджера Морленда, который, как вы помните, свидетельствовал против вас в суде, что Уайт и Розанна Мур приплыли в Сидней на пароходе «Джон Элдер» примерно год назад как мистер и миссис Уайт. Не стоит говорить, что они не посчитали необходимым официально заключать брак, поскольку подобные узы в дальнейшем могли представлять определенное неудобство. Морленд ничего не знал о Розанне Мур и посоветовал мне отказаться от поисков, поскольку она приплыла из Лондона, а найти кого-то, кто знал ее там, будет очень трудно. Тем не менее я телеграфировал домой[22] своему другу, который занимается чем-то вроде частного сыска: «Узнайте имя и все, что удастся, о женщине, которая 21 августа 18** года отплыла из Англии на пароходе „Джон Элдер“ как жена Оливера Уайта». Mirabile dictu[23], но он узнал о ней все. Лондон — это гигантский людской водоворот, и вы знаете это, поэтому должны признать, что мой друг умен. Впрочем, похоже, что задание, которое я перед ним поставил, оказалось проще, чем он ожидал, поскольку так называемая миссис Уайт была личностью по-своему знаменитой. Она работала актрисой бурлеска в лондонском театре «Фриволити», и ее как красивую женщину фотографировали бесчисленное количество раз. Как следствие, когда она по недоумию поднялась вместе с Уайтом на судно выбирать каюту, в ней незамедлительно узнали Розанну, более известную как Музетта Фриволи. Почему она сбежала с Уайтом — не могу сказать. В вопросе понимания мужчинами женщин я отсылаю вас к соответствующему высказыванию Бальзака. Быть может, Музетта устала от Сент-Джонс-Вуда и ужинов с шампанским и соскучилась по чистому воздуху родных краев. Ах, у вас распахнулись глаза, вы удивлены! Хотя, если подумать, то нет, потому что она сама рассказала вам, что родилась в Сиднее и, покорив мельбурнские театры, уехала домой в 1858. Почему же она решила оставить аплодирующую публику и сытую жизнь в Мельбурне? Вы это тоже знаете. Она сбежала с молодым богатым скваттером, который оказался в то время в Мельбурне и у которого денег было больше, чем совести. Похоже, побеги были ее слабостью. Но мне непонятно, почему в этот раз она решила бежать с Уайтом. Он не был богат и красавцем его не назовешь, видного положения он не занимал, к тому же имел скверный характер. Откуда мне известны все эти особенности характера мистера Уайта? Все очень просто: мой всеведущий друг разузнал их. Мистер Оливер Уайт был сыном лондонского портного, его отец, скопив состояньице, ушел на покой и в конце концов повторил судьбу всего плотского. Его сын, оказавшись при деньгах и имея вкус к развлечениям, продал мастерскую покойного отца, узнал, что его предки попали в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем — я думаю, Гланвилль дю Уайт помог расшить гобелен из Байе, — и сделался завсегдатаем «Фриволи». Подобно остальной золотой молодежи он поклонялся утопающему в газовых огнях храму Музетты, и умилостивленная его фимиамом богиня, бросив остальных почитателей, сбежала с удачливым мистером Уайтом. Пока что в этой истории ничто не указывает на мотивы убийства. Мужчины не совершают преступлений ради отношений с такими женщинами, как Музетта, разве что какому-нибудь испорченному юноше понадобятся деньги, чтобы украсить свое божество драгоценностями. Карьера Музетты в Лондоне не выходила за пределы полусвета, и, насколько я знаю, никто не был влюблен столь сильно, чтобы ради нее пойти на преступление. Но нам это только на руку. Значит, мотив убийства нужно искать в Австралии. Уайт почти все свои деньги растратил в Англии, и Музетта с любовником попали в Сидней практически с пустыми карманами. Однако они по-эпикурейски находили удовольствие в том малом, что имели, и вскоре перебрались в Мельбурн, где остановились во второразрядной гостинице. Должен сказать, что Музетта страдала пороком, достаточно распространенным — склонностью к выпивке. Она любила шампанское и пила его, не зная меры. И вот, прибыв в Мельбурн и обнаружив, что выросло новое поколение людей, которые слыхом не слыхивали о Музетте, она принялась топить горе в шипучем бокале и после очередной ссоры с мистером Уайтом ушла любоваться ночным Мельбурном — зрелищем, несомненно, ей знакомым. Что привело ее на Литл-Берк-стрит, я не знаю. Возможно, она заблудилась, возможно, это был ее любимый маршрут в былые дни — как бы то ни было, в этом неприглядном месте ее, мертвецки пьяную, нашла Сал Роулинс. Об этом я знаю, потому что Сал сама мне рассказала. Она поступила как добрый самаритянин: отвела ее в грязную каморку, которую называла домом, и там Розанна Мур серьезно заболела. Уайт искал ее и в конце концов нашел, но оказалось, что она слишком слаба, чтобы ее оттуда забрать. Полагаю, он был только рад отделаться от этой обузы, поэтому вернулся в свою квартиру на Сент-Килда, которую, судя по словам домовладелицы, уже занимал какое-то время, пока Розанна Мур продолжала уничтожать себя выпивкой в какой-то тихой гостинице. Однако он не разрывает отношений с умирающей женщиной, и однажды ночью его убивают в хэнсоме; той же ночью Розанна Мур умирает. Казалось бы, на этом все нити обрываются, но нет — перед смертью Розанна вызывает из клуба Брайана Фицджеральда и сообщает ему тайну, которую он отныне хранит в своем сердце. У автора этого письма есть версия — вздорная, если хотите! — что тайна, переданная Брайану Фицджеральду, объясняет загадку смерти Оливера Уайта. Итак, достаточно ли я узнал сам, без вашей помощи? Продолжаете ли вы отказываться рассказать остальное? Я не говорю, что вам известно, кто убил Уайта, — я хочу сказать, что вам известно достаточно для того, чтобы установить убийцу. Если вы доверитесь мне — так будет лучше и для вашей совести, и для вашего душевного покоя, если же нет… Что ж, я узнаю это без вас. Я заинтересовался и продолжаю интересоваться этим делом. Я дал слово передать в руки правосудия убийцу, поэтому в последний раз призываю вас рассказать, что вам известно. Если откажетесь, я займусь поисками, узнаю все о жизни Розанны Мур до ее отплытия в Австралию в 1858 году и рано или поздно открою тайну, которая ведет к убийце Оливера Уайта. Если существует какая-то серьезная причина для того, чтобы я молчал, — возможно, я приму вашу позицию и откажусь от этого дела. Но если я узнаю все сам, убийце Оливера Уайта не стоит ждать от меня пощады. Так что обдумайте мои слова. Если до конца следующей недели от вас не поступит ответа, я буду считать ваше решение окончательным и продолжу поиски самостоятельно. Уверен, мой дорогой Фицджеральд, это письмо показалось вам слишком долгим, несмотря на интересную историю, которую оно содержит, поэтому я вас пожалею и на этом закончу. Передавайте привет мисс Фретлби и ее отцу. Всего наилучшего, искренне ваш,