Тайна Эвелин

– Вот она, моя красотка, – сказал он, любовно глядя в телефон, и передал его Пип.

Та посмотрела на экран. Тереза оказалась привлекательной, но не красавицей, и у Пип отлегло от сердца. Удостоверившись, что соперница – не супермодель, она позволила себе в нее вглядеться и пришла к выводу, что Тереза – приятная женщина, хотя то, как гордо она держала голову, свидетельствовало о самоуверенности, с которой Пип намучилась в Школе права. Что ж, это не ее дело. Тереза – всего-навсего менеджер отеля в маленьком городке, тогда как она – ведущий барристер по правам человека в одной из лучших судебных палат Лондона. Соревнование? Ничего похожего!

А с другой стороны, вправе ли она до сих пор так себя называть? Она уже не была уверена, кто она такая, и, конечно, не имела права поглядывать сверху вниз на Терезу, в чью пользу свидетельствовало гораздо больше, чем сейчас могла приписать себе Пип.

Она отдала Джезу телефон.

– Выглядит чудесно, – тихо сказала она. – Знаю, вы оба будете очень счастливы.

Пип вдруг поняла, что больше ни минуты не сможет поддерживать возведенный вокруг себя фасад. Ей нужно было побыть одной.

Посмотрев на часы, она фальшиво всполошилась.

– Боже, сколько времени прошло! Я обещала помочь матери с ужином. Подбросишь меня прямо сейчас?

Джез допил залпом пиво, и они зашагали к фургону, болтая о переменах в их городке. На этой территории Пип чувствовала себя увереннее. Прошлое! Она так долго от него убегала, а оно вдруг оказалось гораздо более надежной опорой, чем настоящее.

24

Пип понадобилась марка для открытки ко дню рождения. Это само по себе было удивительно. Она не знала, сколько ее друзей отметили день рождения, пока она жила на ферме. Дни рождения были последним, о чем она думала, пока боролась с депрессией. А теперь почему-то вспомнила, что одной из подруг через два дня исполняется тридцать, и купила в обеденный перерыв открытку. Нормальный поступок, одна из тех мелочей, которыми она почти машинально занималась до трагедии. И вот прежние мелочи возвращаются. Прогресс?

Ища в бумажнике марку, она наткнулась на визитную карточку Доминика. Он написал на ней телефон ресторана, в котором хотел побывать. Она собиралась заказать там столик, вот и взяла карточку, чтобы заняться этим позже. Но «позже» так и не наступило.

При виде его имени она замерла, испытав шок. К этому она не готовилась. Те несколько дней, что прошли после его визита, она старалась о нем не думать, чтобы не грустить, вернее, чтобы не осознать вдруг, что ничего не чувствует. Непонятно, который из этих двух вариантов был бы хуже, поэтому правильнее было избегать любых мыслей. Для этого Пип за последние месяцы отточила навык – постоянно чем-то себя занимать, чтобы в голову не взбрело ничего лишнего.

Но сейчас, теребя кусочек картона, к которому прикасался Доминик, она поневоле его вспоминала. Она бы не сказала, что ей его не хватало – скорее всего, после его визита она в любом случае не выходила бы с ним на связь, потому что их отношения уже держались на волоске, – но ее печалил его уход, тот факт, что эта часть ее жизни осталась позади. Правда, все это походило на наблюдение за тем, как кто-то другой разыгрывает на сцене ее собственную жизнь, а она всего лишь зритель. Рассуждая объективно, нельзя было не пожалеть, что отношения с человеком, которого она вроде бы любила, разрушились, рассыпались в прах. Но у нее было чувство, что все это происходит не с ней. Пип видела, что это крайне досадно, что ей положено чувствовать себя подавленной, даже безутешной, но сама ничего не чувствовала. Вся проводка у нее внутри провисла и больше не пропускала тока – не исключено, что навсегда.

Она нашла марку и прилепила ее в углу конверта. Визитная карточка отправилась в мусорную корзину.

Потом они с матерью стояли бок о бок в кухне, готовили ужин. Подростком Пип часто заводила споры, часто жаловалась на гендерные стереотипы, в соответствии с которыми был устроен фермерский труд ее родителей. Теперь она понимала, что труд отца в поле и работа матери по дому и у очага – наилучшее распределение обязанностей. Они были командой. Отец не мог бы толком работать на ферме, если бы мать не обеспечивала ему сытную еду, чистую одежду, надежный теплый дом. Без денег, заработанных отцом, матери пришлось бы искать себе работу и запустить дом. Главное, оба были довольны и не захотели бы меняться обязанностями ни при каких обстоятельствах. Гендерные стереотипы гендерными стереотипами, но их жизнь была симбиозом, где одна половина была жизненно важной для благополучия другой. Истинное партнерство!

Довольство своей участью, думала Пип, – вот понятие, с которым она много лет сражалась; только теперь до нее начинало доходить, что оно содержит гораздо больше, чем она допускала, думая о родителях. До трагедии она относилась к их мировосприятию пренебрежительно, считая его ограниченным. Ее всегда огорчало отсутствие у родителей амбиций. То, что она раньше считала их слабостью, ныне оборачивалось сильной стороной.