Тайна Эвелин

– Да, здесь, – прозвучал у нее за спиной ответ Эвелин. – Потом уехала. А потом обстоятельства заставили меня вернуться.

– Меня тоже, – кивнула, не оборачиваясь, Пип.

Она уже намекала на это в прошлый раз, и Эвелин очень хотелось попросить у нее объяснения, но что-то ее сдерживало. Спешка с вторжением в прошлое Пип казалась ей неприличной, другое дело, если бы Пип сама решилась на откровенность. Эвелин могла бы сама поделиться с ней своим прошлым, чтобы развязать ей язык. Но еще неизвестно, к чему это приведет. До сих пор ее план состоял в том, чтобы узнать от Пип как можно больше, а самой откровенничать как можно меньше. Теперь это выглядело мелочностью. Что такого драгоценного в ее собственной истории, чтобы не доверить ее другому человеку? Как ждать от Пип открытости, не будучи готовой ответить тем же? История Пип сильно ее заинтересовала. То, что начиналось как любопытство из-за смены имени, переросло в острое желание узнать ее как можно лучше. Молодая женщина проявила чутье, она поняла важность дневника и вернула его, а теперь скромно прибирается у нее на кухне. Такой внимательный человек был настоящей находкой.

Так, вместо того чтобы выспрашивать у Пип, почему та вернулась в Саутволд, Эвелин повела рассказ о себе.

– Честно говоря, мне не терпелось отсюда сбежать, – начала она. – Мне ужасно хотелось стать актрисой, но семья, особенно мать, считала это несерьезным. Они без устали меня отговаривали, тем самым только укрепляя мою решимость. При первой же возможности я упорхнула искать счастья в Лондоне.

– Что же заставило вас вернуться? – спросила Пип.

Вопрос был самый невинный, очевидный, но Эвелин не хотелось на него отвечать. Она сама не знала почему. Теперь-то что проку молчать?

– Беременность, – ответила она, набравшись смелости. В двадцать первом веке никто уже не прятался за эвфемизмами, не то что когда-то. «У меня были неприятности», «я была в интересном положении» – все эти увертки устарели в эпоху прямого высказывания, и Эвелин вдруг захотелось соответствовать времени. В семидесятые годы она воображала себя прогрессивной девушкой, зачем же пасовать теперь?

Пип молчала, никак не выдавая выражением лица, что шокирована. То ли не поняла, что влекла тогда за собой беременность, то ли сочла услышанное просто констатацией факта. Эвелин склонялась ко второму.

Воодушевившись, она продолжила:

– В те времена это был, конечно, форменный скандал. Я не была замужем за отцом ребенка, вообще не состояла с ним в отношениях. Мне прочили одну из главных ролей в телесериале, которая могла бы стать началом громкой карьеры, но я от всего отказалась. Тогда для матерей-одиночек не было никакой поддержки, так что мне пришлось выбирать: ребенок или работа. Я выбрала ребенка, но содержать себя не могла, поэтому у меня оставался один вариант: вернуться сюда. Родителей к тому времени уже не было в живых, а сестра Джоан отнеслась ко всему этому очень неприязненно.

– Это она на фото у вас в гостиной? – спросила Пип. – Та, что выглядит несчастной. – Пип оглянулась и подмигнула, но тут же испугалась, что допустила излишнюю фамильярность, заступила за невидимую черту.

– Она самая, – подтвердила Эвелин и закатила глаза, показывая, что не обиделась. – Джоан разыгрывала несчастье в детстве и не перестала этим заниматься, когда выросла. Когда я очутилась здесь, она принялась что было сил портить мне жизнь.

Пип кивнула, как будто это для нее не новость и она всем сердцем сочувствует рассказчице.

– У меня не было ни гроша, я полностью зависела от нее, и она всячески давала мне понять, что вся эта ситуация ей поперек горла. Это не могло не возмущать, ведь она проживала деньги, оставленные нам родителями, на которые у меня было не меньше прав, чем у нее. Но она не выпускала из рук чековую книжку и каждый божий день заставляла меня стыдиться самой себя.

Пип домыла посуду и искала кухонное полотенце. Эвелин в ужасе смотрела, как она открывает ящик за ящиком, битком набитые хламом, и облегченно перевела дух, когда она бросила поиски и предоставила посуде сохнуть самой. Вытерев руки о джинсы, Пип опять подсела к Эвелин.

– После рождения Скарлетт Джоан осталась оскорбленной. Я думала, что при виде младенца она оттает, но ошиблась. Кажется, она не была готова позволить себе полюбить племянницу, такую очаровательную…

Повисла пауза.

– Она умерла, да? – тихо спросила Пип. – Так мне сказала моя мать.

Эвелин молча кивнула. При любой мысли о Скарлетт ее сердце пронзала острая боль. Она положила на грудь руку, как будто это могло помочь.

– Ей было всего три года, – сказала она. – Малышка, вся жизнь впереди.

– Это такая трагедия… – прошептала Пип.

– Да. По своему ребенку никогда не перестаешь страдать. Это пожизненно.

Эвелин наблюдала, как Пип запускает пальцы себе в волосы, как втягивает носом воздух. Казалось, услышанное вызвало у нее очень сильный эмоциональный отклик. Она тоже потеряла ребенка? Поэтому уехала из Лондона? Эвелин было очень любопытно, но сейчас рассказ вела она, поэтому она продолжила.