Тайна Эвелин

– Потом умерла Джоан, – сказала она самым безразличным тоном, каким смогла, чтобы не привлекать к этому эпизоду лишнего внимания. – И я осталась здесь. Хотела вернуться в Лондон, к работе, но так и не собралась. Годы шли, шли…

Давно Эвелин не думала о своей жизни в таких словах, давно не отдавала себе отчета, что потеряла столько лет. Сейчас она сполна осознала и эту потерю. Когда не стало Скарлетт, ей было всего тридцать четыре года, впереди было еще больше половины отведенного ей срока, но она предпочла не жить, а выживать. Годы понеслись, набирая скорость, но у нее ничего не менялось. А теперь для изменений стало поздно.

– Мы остались одни с Николасом. Он мой племянник, сын моего брата Питера. Питер тоже, конечно, умер. На шестом десятке, от сердечного приступа. Скоро я тоже умру, дом будет продан, и никто уже не вспомнит, что когда-то здесь жили Маунткаслы.

– Должна вас удивить, – возразила Пип. – Я кое-кого спрашивала о вас, когда пыталась узнать, кому вернуть дневник. Все знают, кто вы такая.

Она тепло улыбнулась Эвелин, желая разбудить ее тщеславие. Оказывается, оно выжило, просто впало в спячку. В душе она осталась актрисой, мечтающей находиться в центре внимания. Даже после стольких лет ее не покидали сладкие фантазии.

– Люди помнят сплетни, – скромно возразила она. – В этом доме за два с небольшим месяца погибли сразу двое людей. У нас маленький городок, у здешних жителей долгая память. Таких вещей они не забывают.

Пип пожала плечами, давая понять, что осталась при своем мнении.

– Вы когда-нибудь выходите? – осведомилась она как бы невзначай, как будто не высовывать носа из дому – обычнейшее дело.

Эвелин обдумала ее вопрос. По характеру она не была затворницей, но теперь уже не помнила, когда последний раз выходила. А, собственно, почему?

– Нечасто, – ответила она. – Как-то не вижу смысла.

– А пройтись по пляжу, полюбоваться волнами? – недоверчиво воскликнула Пип. – Это же в двух шагах, только улицу перейти.

Когда она засела дома? Эвелин уже этого не помнила. Это не было сознательное решение, просто так постепенно вышло. А потом пришла зима, ветер с моря стал рвать одежду, пронизывать до костей, поэтому проще было не высовываться. Ну а дальше…

Все это были, конечно, отговорки. Не чувствуя себя отшельницей, она ею стала или, по крайней мере, казалась.

– Нет, – ответила она Пип. – Больше нет. Раньше – да, но со временем…

– А хотели бы выйти? – спросила Пип.

Эвелин не торопилась с ответом. Хочет ли она? Чувствует ли, что ее жизнь станет лучше, если она опять выйдет за дверь?

Она все еще раздумывала, тогда Пип добавила:

– Я могла бы пойти с вами. Можно было бы прогуляться вместе. Хотите?

Пип опять покраснела, как будто позволила себе больше, чем позволяли приличия. Какая милая девушка, подумала Эвелин. Нынче она в этом убедилась. Неравнодушная, заботливая, достаточно посмотреть, как она помогала на кухне – спокойно, без суеты. Еще почти ничего не зная о Пип, Эвелин не сомневалась, что поймала ее на крючок.

– Да, – лаконично ответила она, удивляясь собственной решительности. – Думаю, что хочу. Сидеть взаперти вредно. Мне и Николас предлагал, – поспешила она добавить, чтобы Пип не подумала, что единственный оставшийся родственник махнул на нее рукой. – Но он вечно куда-то торопится. И потом, у него не хватает терпения на беседу с такой старухой, как я.

Пип понимающе улыбнулась. А что, подумала Эвелин, наклевываются интересные отношения.

– Так что же, Пип, – сказала она, – вы расскажете, почему сами вернулись в Саутволд?

Она сопроводила свой вопрос теплой улыбкой. Она уже немного приоткрыла завесу над своей жизнью, теперь можно было выслушать историю собеседницы.

Пип повернулась и посмотрела на нее в упор, темные глаза уперлись в выцветшие. Прежде чем заговорить, она перевела дух, в горле запершило.

– Я убила ребенка, – произнесла она просто.

38

Пип почувствовала, как сгустилась атмосфера в комнате. Угораздило же ее сказать это! Они так хорошо проводили время, а теперь она все испортила.

У нее не было плана признаваться Эвелин, по крайней мере в этот раз, и уж конечно она не хотела вот так ляпнуть самое для себя главное. Она еще никогда не произносила вслух правду о том, что сделала. Все в ее мире всё знали и старались обходить эту тему стороной. Но годы тренировки в суде, все ее речи там, тщательно выстраиваемые для достижения нужного результата, оказались напрасными: на прямо заданный вопрос она дала самый прямой ответ из всех возможных.

Она была бы не прочь взять свои слова назад, чтобы они не висели в воздухе между ней и Эвелин, зарыть их глубоко-глубоко, чтобы обе они больше их не слышали. Сказанное необходимо было как-то смягчить, облечь в более приемлемые слова, как-то растолковать, это походило на спящего дракона, на которого надо осторожно заползать, чтобы он не опалил тебя своим огненным дыханием, не порвал своими чудовищными клыками.