Инспектор возбужденно постучал шляпой по ноге, взглянул на служанку и кивнул в сторону выхода. Она, моментально вскочив, выпустила его за дверь. Вернувшись в гостиную, Пуки остановилась у рояля.
– Я не отравляла генерала, мэм, – тихо сказала она.
– Знаю, – ответила принцесса, не вставая с софы. – Ты бы, скорее, его задушила.
Наступило молчание.
– Мэм?
– Да?
– У меня дурные предчувствия, – призналась служанка, теребя подол платья.
Минк встала и зажгла сигарету, которую взяла из черепаховой коробки, стоявшей на камине. Подойдя к окну, она некоторое время задумчиво глядела наружу, курила и вспоминала тот день двадцать один год назад, когда махараджа привел к ним в дом Пуки, спасенную им от смерти. Она появилась на свет в Приндуре в сезон дождей, и, когда пристрастилась к морю, это не стало неожиданностью для ее родителей. Работая
Из своей тридцать третьей поездки Пуки не вернулась в Индию. Благополучно доставив на родину своих подопечных к началу школьных занятий, ухаживая в пути за их матерью, страдающей от беспрестанных позывов к рвоте, она оказалась брошенной в лондонских доках. Не имея ни билета на обратную дорогу в Индию, ни денег, чтобы его купить, Пуки бродила по городским задворкам, не зная, как быть. Несколько раз мужчины, пропахшие джином, выходили навстречу из темных углов и делали ей недвусмысленные предложения. Индианка отвечала отказом, одного, особенно назойливого, ударила кулаком в грудь. В конце концов ей повстречалась женщина, посулившая устроить Пуки служанкой в хорошую семью в обмен на золотой браслет. Но вскоре выяснилось, что это обман: никакой работы не было. И она так голодала, что собирала зернышки, выпавшие на мостовую из птичьих клеток.
Индианку спас однажды попавшийся на ее пути добрый человек: сторож парка увидел то, что вначале показалось ему ворохом разноцветных тряпок, и втащил Пуки в свою лачугу. Огонь в очаге позволил ей отогреться и удержать в руке предложенную им чашку чая. Пуки выпила ее, словно та была последней в ее жизни. Он предложил ей снять браслеты, и она, не имея сил отказаться, вручила их ему, сознавая, что рискует стать жертвой мошенничества. Но сторож велел спрятать украшения в сари и отдал ей свой обед.
Пуки ушла от него, когда была в состоянии ходить, и вновь оказалась на улице. С приходом ночи она, прячась от холода, шмыгнула в какую-то заднюю дверь. Проснувшись, девушка обнаружила рядом кучу кроличьих тушек. Ей предложили обдирать мех со шкур, и Пуки ничего не оставалось, как сесть на табурет и повторять действия членов семейства, в которое она попала. Мех предназначался на подкладки для курток. Время от времени входили босоногие дети и с интересом разглядывали незнакомую женщину с серьгой в носу. Кроличий пух летал в воздухе и попадал ей в глотку, но она продолжала работать, с благодарностью вспоминая спасшего ее сторожа. Однако вскоре Пуки была уволена: ее чихание стало настолько интенсивным, что вызывало у членов семейства учащенное сердцебиение и заставляло их едва ли не выпрыгивать из собственных шкур.
В конце концов она оказалась в Сохо. Недавно прибывшие иммигранты из турецких, персидских, сирийских и российских земель затаскивали свой скарб в меблированные комнаты. Взоры их были обращены ввысь, и в них читалось недоумение: разве могут быть небеса такими беспросветно-мрачными? Проходя мимо казаков – заклинателей лошадей, голландцев – гранильщиков алмазов, танцоров-андалусцев, Пуки разглядывала сквозь окна лавок лягушачьи лапки на длинных палочках, улиток, выращенных во французских садах, итальянские сыры, пахнущие мертвечиной.