Тайна голубого экспресса. Тайна Семи циферблатов. Убийство в доме викария

Рут украдкой посмотрела на попутчицу. «О, если бы среди ее знакомых был кто-нибудь похожий на эту женщину — такой же спокойный, сочувствующий. Вот с таким человеком можно было бы поговорить! Но довериться незнакомому человеку… Только этого еще не хватало! Просто смешно! Рут вновь уткнулась в журнал. В самом деле, нужно взять себя в руки. В конце концов, она все обдумала и сама пошла на этот шаг. Да и много ли счастья видела она в жизни? Разве не имеет она права на счастье? Никто ведь никогда не узнает», — твердила себе Рут.

До Дувра[51] время пролетело незаметно. Качки Рут не боялась, но не любила холода и с удовольствием укрылась в отдельной каюте, заказанной по телеграфу.

Рут была суеверна, хотя никогда не призналась бы в этом, и придавала особое значение неожиданным совпадениям. После высадки в Кале, устроившись со своей горничной в сдвоенном купе «Голубого экспресса», она направилась в вагон-ресторан. Сидя за маленьким столиком, она с изумлением обнаружила, что ее соседка — та самая сероглазая женщина, ее визави[52] из пульмановского вагона. Обе невольно улыбнулись.

— Надо же, какое совпадение, — сказала миссис Кеттеринг.

— Да, удивительно, — ответила Кэтрин.

Подлетевший официант прервал их и с замечательной расторопностью, которой всегда славились служащие международной компании литерных вагонов, поставил перед ними две чашки с супом. Когда был подан омлет, они уже непринужденно болтали, как давнишние знакомые.

— Какое счастье погреться наконец на солнышке, — вздохнула Рут.

— Я уверена, это будет замечательно.

— Вы хорошо знаете Ривьеру?

— Нет, я еду туда впервые.

— О, представляю!

— А вы бываете там каждый год?

— В общем, да. Январь и февраль в Лондоне совершенно невыносимы.

— Я всегда жила в деревне. Там в это время тоже не очень приятно. Самое противное — слякоть.

— Почему вдруг вы решили путешествовать?

— У меня завелись деньги, — сказала Кэтрин. — Десять лет я служила компаньонкой, и моих средств хватило бы разве что на покупку уличных башмаков. А теперь у меня целое состояние, как мне кажется. Хотя, возможно, на ваш взгляд, это совсем и не много.

— А почему вы говорите, что, возможно, на мой взгляд, это совсем не много?

Кэтрин рассмеялась.

— Сама не знаю, так мне показалось. Я сразу подумала, что вы очень и очень богаты. Может, я ошибаюсь.

— Нет, — ответила Рут, — вы не ошиблись. — Внезапно она помрачнела. — Мне хотелось бы знать, что еще вы обо мне подумали.

— Я…

— О, пожалуйста, не церемоньтесь, — выпалила Рут, не обращая внимания на замешательство своей собеседницы. — Я хочу знать. Когда мы только отъехали от перрона, я смотрела на вас, и у меня появилось ощущение, что вы… ну, чувствуете, что творится у меня в голове.

— Уверяю вас, я не читаю чужих мыслей, — улыбнулась Кэтрин.

— Нет, но, может быть, вы мне скажете, — прошу вас — что вы обо мне подумали?

Рут убеждала Кэтрин с таким жаром и искренностью, что та сдалась.

— Хорошо, скажу, если это не покажется вам бестактным. Я подумала, что вы чем-то сильно расстроены, и мне было очень жаль вас.

— Вы угадали. Так оно и есть. Я в ужасной беде. Я… я хотела бы кое-что рассказать вам, если вы позволите.

«Боже мой, — подумала Кэтрин, — всюду одно и то же! В Сент-Мэри-Мид мне вечно кто-то изливал душу, и здесь та же история, а я совсем не хочу слушать чьи-то жалобы».

— Конечно, расскажите, — вежливо согласилась она.

Они заканчивали ленч[53]. Рут залпом проглотила кофе и поднялась, не обращая ни малейшего внимания на то, что Кэтрин за свой еще и не принималась.

— Пойдемте ко мне в купе.

Она занимала два одноместных купе, соединенных дверью. Во втором расположилась худощавая горничная, которую Кэтрин приметила еще на вокзале: она в напряженной позе сидела на диване, крепко сжимая в руках большой красный сафьяновый[54] футляр с инициалами Р. В. К. Миссис Кеттеринг закрыла дверь, соединяющую купе, и опустилась на сиденье. Кэтрин села возле, нее.

— Я попала в беду и не знаю, что делать. Есть один человек, которого я люблю… в самом деле очень люблю. Мы были влюблены друг в друга в юности, нас разлучили жестоко и безжалостно. Теперь мы встретились снова.

— Да?

— Я… теперь я намереваюсь встретиться с ним. О, вы, конечно, думаете, что это нехорошо, но вы не знаете всех обстоятельств. Мой муж невыносим, он обращается со мной просто чудовищно.

— Да, — повторила Кэтрин.

— Вы спросите, что же меня тогда мучает? Я обманула отца… Это он провожал меня сегодня на вокзале. Он хочет, чтобы я развелась с мужем, и, конечно, у него и в мыслях нет, что я собираюсь встретиться с тем человеком. Он бы сказал, что это непростительная глупость.

А вы сами так не думаете?

— Я… думаю, что он прав.

Рут Кеттеринг взглянула на свои руки. Они дрожали.

— Но я не могу теперь повернуть назад.

— Почему?

— Я… все уже договорено, и, потом, это разобьет его сердце.

— Не обольщайтесь. Сердца, как известно, сделаны из замечательно прочного материала, — здраво заметила Кэтрин.

— Он подумает, что у меня не хватило смелости и силы духа.

— Мне кажется, вы затеяли ужасную глупость, — сказала Кэтрин. — Да вы и сами это понимаете.