Тайна «Голубого поезда»

— Это верно, — признал месье Папополус. — Так же, как верно и то, что он сейчас, как я слышал, отошел от дел.

Весь этот разговор шел на родном языке отца и дочери. Затем месье Папополус повернулся к коридорному и заговорил по-французски:

— Faites monter ce monsieur[41].

Через несколько минут в комнату, небрежно помахивая тросточкой, вошел изысканно одетый Эркюль Пуаро.

— Мой дорогой месье Папополус!

— Мой дорогой месье Пуаро!

— А также мадемуазель Зия! — Пуаро отвесил низкий поклон.

— Надеюсь, месье Пуаро извинит нас, если мы продолжим наш завтрак, — заметил месье Папополус, наливая себе вторую чашу кофе. — Вы зашли к нам — кхм — рановато.

— Мне крайне неудобно, — сказал Пуаро, — но мне необходимо было вас видеть.

— Так значит, — пробормотал месье Папополус, — вы вновь распутываете какое-то дело?

— Да, и весьма серьезное. Речь идет о смерти мадам Кеттеринг.

— Позвольте, — месье Папополус с невинным выражением лица уставился в потолок, — это ведь та самая леди, что умерла в «Голубом поезде»? Я читал о ее смерти в газетах, но там не было ни слова о преступлении.

— В интересах следствия, — пояснил Пуаро, — было необходимо умолчать об этом факте.

Наступила пауза.

— А чем я могу быть вам полезен, месье Пуаро? — вежливо осведомился антиквар.

— Voila, — сказал Пуаро. — Перехожу прямо к делу.

Он достал из кармана коробочку, которую днем раньше показывал Ван Альдину, открыл ее, достал рубины и передал их через стол месье Папополусу.

Как ни пристально наблюдал Пуаро, ему не удалось заметить на лице старика никаких эмоций. Антиквар взял драгоценности, с интересом осмотрел их и вопросительно взглянул на детектива.

— Они великолепны, не правда ли? — спросил Пуаро.

— Совершенно восхитительны, — отозвался месье Папополус.

— Как по-вашему, сколько они могут стоить?

Лицо грека исказила гримаса.

— Вам действительно необходимо знать мое мнение, месье Пуаро? — спросил он в ответ.

— Вы проницательны, месье Папополус. Нет, совсем нет необходимости. Я и сам могу сказать, что они, например, не стоят даже нескольких тысяч.

Папополус рассмеялся. Пуаро последовал его примеру.

— Как подделка, — заметил Папополус, вручая драгоценности Пуаро, — они, как я уже сказал, совершенно восхитительны. Могу ли я спросить, месье Пуаро, как они к вам попали?

— Ради бога. Разве могу я в чем-нибудь отказать такому старому другу? Эти драгоценности попали к нам от графа де ла Рош.

Брови месье Папополуса красноречиво поднялись.

— Вот оно что, — пробормотал он.

Пуаро наклонился к нему и напустил на себя как можно более наивный и простодушный вид.

— Месье Папополус, — заговорил он, — я хочу открыть карты. Оригиналы этих драгоценностей были украдены у мадам Кеттеринг в «Голубом поезде». Теперь учтите, пожалуйста, следующее: мне эти драгоценности не нужны. Найти их — дело полиции. Я же работаю не для полиции, а для месье Ван Альдина. Я хочу найти убийцу мадам Кеттеринг, и украденные драгоценности интересуют меня лишь постольку, поскольку они имеют отношение к этому убийце. Вы меня понимаете?

Последние слова были произнесены с подчеркнутой многозначительностью. Месье Папополус с совершенно невозмутимым видом сказал:

— Продолжайте.

— Мне представляется весьма вероятным, что драгоценности поменяют своего владельца в Ницце, если только этого уже не произошло.

— А! — неопределенно заметил месье Папополус.

Он продолжал задумчиво пить кофе. Сегодня месье Папополус выглядел благороднее и величественнее, чем обычно.

— И вот я говорю себе, — продолжал с воодушевлением Пуаро, — какой счастливый случай! Мой старый друг месье Папополус в Ницце. Он, конечно, поможет мне.

— А как, по-вашему, я могу помочь? — холодно осведомился месье Папополус.

— Я сказал себе: без сомнения, месье Папополуо здесь по делу.

— Вот и ошиблись, — возразил антиквар. — Не по делу, а по настоянию врача — для поправки здоровья.

Он глухо закашлялся.

— Как печально это слышать, — притворно огорчился Пуаро. — Но я продолжаю. Когда русскому князю, австрийской эрцгерцогине или итальянскому графу необходимо должным образом распорядиться фамильными драгоценностями, куда они идут прежде всего? К месье Папополусу! Разве не так? К человеку, известному на весь мир своим благоразумием и умением хранить чужие тайны.

Антиквар поклонился.

— Вы мне льстите.

— Благоразумие — великое дело, — размышлял вслух Пуаро. — Я тоже могу быть осторожным.

Глаза мужчин встретились, и Пуаро медленно продолжил, тщательно подбирая слова:

— Я сказал себе: если драгоценности были перепроданы в Ницце, месье Папополус наверняка слышал об этом. Он знает обо всем, что происходит в мире драгоценностей.

— Вот как! — произнес месье Папополус и взял croissant[42].

— Полиция, как вы понимаете, не поставлена в известность. Это сугубо частное дело.

— До меня дошли кое-какие слухи, — осторожно признался месье Папополус.

— Какие? — поинтересовался Пуаро.

— А по какой причине я должен вам рассказывать?