Тайна и ложь

Отец поехал в город Т., взяв с собой Ёну, которому только что исполнилось сто дней, и мать. Там он заработал большие деньги и поднял свой бизнес на родине. Ёну знал, что в то время отец участвовал в строительстве аэропорта и получил субподряд на проведение канализации. По словам матери, они жили на шумной улице в доме, оставшемся после японцев, куда редко кто заходил, а строительная площадка находилась рядом с яблоневым садом. В доме хозяев этого сада мать впервые попробовала традиционные блины провинции Кёнсандо — их пекут на крышке котла, а не на сковороде, — и сказала, придираясь, что готовят там ужасно. О жизни в городе Т. и отец, и мать не очень любили рассказывать, но если отцу, казалось, не о чем было говорить, то поведение матери выражало совсем другое, она как будто держала в себе то, что могла бы сказать. Когда супруги ругались, сдерживаемые слова наконец вырывались наружу, и они касались того, о чем все могли догадаться. То, что отец путался с другими женщинами, не было чем-то новым, но всегда по-новому становилось проблемой. Среди них укоры в адрес отца по поводу дочки владельца яблоневого сада звучали так настойчиво, что нельзя было подумать, что эта история давно уже закончилось, но отец всегда молчал.

Ёну поел в столовой рядом с вокзалом, и ему ничего не оставалось, как выйти на улицу и двинуться в сторону парка, куда указала ему хозяйка заведения. Присев на скамейку, он закурил и оглядел ничем не примечательный на вид парк. Молодая пара, вышедшая погулять с ребенком, как можно дальше обошла Ёну, спасаясь от дыма его сигареты. И в его альбоме хранится одна детская фотография, сделанная в парке Т. Мысли о малыше, спящем в коляске, о худой матери, прислонившейся к коляске с выражением нервозности на лице, об отце, держащем палец на затворе, чтобы сделать этот снимок, промелькнули быстро, пока догорала сигарета.

На следующий день он отправился в провинцию Чхунчхондо. Уже наступил полдень, когда Ёну встал с постели. Виной тому была водка, которую он пил допоздна. Немного болела голова, поэтому он безо всякого намерения купил билет на поезд, отправляющийся раньше других. Сойдя с поезда, он пошел на автобусную станцию, расположенную неподалеку. Ему хотелось поехать к морю. Если считать, что он с самого начала поездки наметил цель, то их было всего две: он хотел уехать как можно дальше и обязательно на море. Из нескольких ресторанчиков Ёну выбрал один, и именно он показался ему заведением, где подают самую невкусную лапшу в холодном бульоне, поэтому обед получился совершенно неудачным. В соседней кондитерской он наполнил желудок молоком, и булочкой со сладкой начинкой из фасоли, положил в пакетик оставшийся кусочек и сел в автобус. Пока он ехал — несколько часов, прислонившись к окну, то засыпая, то просыпаясь, — солнце начало клониться к западу.

Автобус прибыл на полуостров Пёнсан, и солнце стало садиться. Ёну долго смотрел на море, ставшее красным, и только после этого осознал, что это и есть вечерняя заря Западного моря, о которой когда-то давно постоянно говорил рыбак Чан. Всё, что ни делал крупный телом Чан, получалось неуклюже, и рабочие в фирме отца относились к нему с пренебрежением. В душе он всегда злился на всех и все ночи, тоскуя по морю, не досыпал. Именно Чан всегда открывал Большие ворота Ёну, ночью бегавшему по поселку. Голос его, басистый и хриплый, нелегко было забыть. «Ваша семья только рис и ела, хорошо ела. Всё твоего сына возил, из-за этого вот своего ребенка на грузовике ни разу не смог прокатить». Ёну прислонился к окну автобуса. Наступили сумерки. Величественный закат, сопровождавший последние мгновения солнца, медленно разбивался на огромное количество больших и маленьких красных гранул и размахнулся так далеко, что не мог поместиться в окне автобуса.

Западное море было первым морем, которое увидел Ёну. Когда шло строительство дороги вдоль него, отец решил показать сыновьям море и взял их с собой в прибрежный ресторан. Вспомнилось, как морщил лицо Ёнчжун под козырьком огромной кепки все то время, пока Ёну с криками носился по берегу.