Наши рассуждения не должны казаться чисто теоретическими. Следует твердо понимать, что только через верное и всестороннее осознание механизма тоналя можно преодолеть его хитроумные уловки и ограничения, выйти к чистому, свободному восприятию, новому и действительно адекватному режиму резонирования с энергетическими полями Вселенной – то есть реализовать во всей полноте природу человеческого существа. Магическую природу, как говорят некоторые мистики. В общих чертах мы проследили, как разум пересотворил воспринимающую и деятельностную сущность человека, сообщив его энергетике неповторимую уникальность, а нутреннему миру – отягощенность противоречиями и стремление к свободе.
Самоосуществление разума как продукта психосоциального всегда происходило главным образом через язык: разум творил язык, развивался в языке, оформлял в нем свои достижения, вновь отталкивался от него и никогда не мог расстаться с языком даже на мгновение. Можно сказать, что язык есть способ существования разума, особенно если мы понимаем язык широко – как структуру знаков, как организацию условных элементов, наделенных условным значением, и служащую для коммуникации разумов между собой.
Начиная с какого-то момента своего развития, интеллект перестал удовлетворяться естественным языком и породил ряд искусственных: язык математики, химии, физики, позже – язык генетики и кибернетики и т. д. Множество искусственных (или вторичных) языков достигло невообразимых степеней абстракции, их логика и формализм могут произвести впечатление чего-то совершенно нечеловеческого, но это только впечатление. По сути, все языки, сотворенные разумом, следуют одним и тем же фундаментальным принципам, которые хорошо известны лингвистам и подчиняются определенным структурным и семантическим закономерностям. Так что языки делятся на естественные и искусственные исходя только из того, было ли их возникновение стихийным продуктом социальной практики некоторой человеческой общности (этноса) либо сознательно спланированным, специальным продуктом цеха, касты, профессии.
В обоих случаях бросаются в глаза следующие особенности лингвистической системы: а) будучи структурой условных знаков, язык невольно претендует на приравненность к реальности, хотя по сути невероятно далек от нее, б) язык неизбежно обусловливает восприятие, и делает это тем более масштабно, чем распространенней область его функционирования.
Воспринимаемый мир обеспечивается разумом и поддерживается его основным способом самоосуществления – языком. Дон Хуан сказал однажды: «Всегда, когда прекращается диалог, мир разрушается, и на поверхность выходят незнакомые грани нас самих, как если бы до этого они содержались под усиленной охраной наших слов. Ты такой, какой ты есть, потому что ты говоришь это себе» (IV). Давайте попробуем разобраться, в какой мере языковые реалии соответствуют Реальности мироздания и действительно ли восприятие вне языка может быть по-настоящему произвольным, а значит – свободным от любых условностей.
Эксперименты над высшими животными показали, что их внеразумное (внеязыковое) восприятие представляет собой структуру простейших форм значений, собранных из предметных признаков жизненно важных ситуаций, но эти простейшие формы значений заданы и ограничены жесткими биологическими рамками и выход за эти рамки невозможен (см. Фабри К. Э. Основы зоопсихологии). Мы все время должны учитывать неоднозначность перцептивной ситуации. С одной стороны, животное воспринимает мир более непосредственно, ситуативно, аморфно, – оно не привязано к конкретному способу восприятия, как человек, и, возможно, имеет потому более широкий опыт чувственного переживания внешней реальности. С другой стороны, животное может воспользоваться этим опытом только для удовлетворения своих биологических потребностей, которые, в свою очередь, жестко привязывают к себе определенный режим восприятия.
Известные опыты зоопсихологов над приматами (в частности, классические работы Э. Вацуро) наглядно демонстрируют, как внеязыковое сознание шимпанзе жестко ограничивает его поведение. В данном случае обезьян обучали заливать водой пламя горелки и доставать находящееся под ней лакомство. Бачок с водой находился на одном плоту, свободно плавающем в пруду, а ящичек с лакомством – на другом. Плоты были соединены мостиком, и обезьяна, набрав воды из бачка в кружку, могла свободно перебежать с одного плота на другой, залить пламя водой и достать вознаграждение. Когда же мостик, соединяющий плоты, убрали, обезьяна стала метаться по одному плоту, стремясь попасть за водой в привычное ей место, хотя вокруг нее полно воды в пруду. При этом обезьяна «знала», что кругом вода, более того, она пила воду из пруда так же, как и воду из бачка. Но дело в том, что у обезьяны нет значения «воды» как набора ее объективных качеств. Одну «воду» пьют, другой «водой» заливают пламя, т. е. «свойства объекта выступают только в контексте наличной биологической потребности и вне ее не актуализируются».