Тайна Карлоса Кастанеды. Часть I. Описание мира

Мы жалуемся на скуку, на однообразие, совершенно не понимая, что сами сотворили плоский и угрюмый пейзаж с его безнадежной недвижностью, сами отказались от неуловимых стихий, от опасной неустойчивости вечного урагана бытия, в угоду рациональности и запланированному потреблению. В этом волшебстве есть что-то печальное, но ведь чудеса не всегда служат для развлечения. Мы – угрюмые маги, и, возможно, как раз поэтому тяготимся жизнью, скучаем и тоскуем. Животные не слишком страдают от скуки, а если бывают печальны, то уж во всяком случае не от однообразия бытия. Их мир более текуч, их внимание в значительно меньшей степени способно отсекать постоянные и всепроникающие изменения. Да что там животные! Мы сами почти не скучали в первые годы своей жизни, и не только потому, что все нам было в новинку, все казалось любопытным и занимательным. Хуже работало наше «делание», меньше устойчивых категорий накладывали мы на мир, а значит, больше оставалось подвижного, переменчивого, нового.

Повзрослев, люди изгнали удивительное из своей жизни, так как возжелали включить в делание весь мир без остатка. Можно сказать, что эта затея практически удалась, хотя «делание», как и любой психический процесс, не может быть совершенным и абсолютным.

Человек мастерски овладел особой эквилибристикой духа, чтобы нести довольно хрупкое равновесие психики, не теряя его. Тем не менее экстремальные условия могут вызывать нарушения в протекании «делания» и даже на время совсем отключать его. Энергетическое истощение, вызванное болезнью, переутомлением, бессонницей, различными психическими агентами или ядами, достигнув некоего порога, останавливают «делание», и тогда безликий образ нагуаля топит восприятие в своем безмолвии. Потом, когда процесс возобновляется, мы уже почти ничего не помним – сознание тоналя вытесняет любые переживания, не получившие своевременной интерпретации.

Только туманное чувство, относимое нами скорее к телу, чем к душе, неопределенным призраком бродит в самых потаенных уголках психики и тревожит своим присутствием невнятные сновидения. «Величайшее искусство тоналя – это подавление любых проявлений нагуаля таким образом, что даже если его присутствие будет самой очевидной вещью в мире, оно останется незамеченным» (IV).

Остановки «делания» случаются не только в «помраченных» состояниях сознания, но и в результате перестройки энергетических процессов, изменения перцептивных или поведенческих стереотипов. Особенно часто они сопровождают сознательные эксперименты по самоизменению, которыми занимаются мистики или маги. Кастанеда, например, рассказывал об этом дону Хуану. «Я объяснил, что подобное со мной бывало и раньше – какие-то странные провалы, перерывы в потоке сознания. Обычно они начинались с ощущения толчка в теле, после чего я чувствовал себя как бы парящим.

…Дон Хуан попросил поподробнее рассказать об этих «провалах», но мне было крайне трудно подобрать слова. Я начал было описывать их в терминах «забывчивость», «рассеянность», «невнимательность», но он напомнил мне, что в действительности я человек очень обязательный и осторожный, с отличной памятью.

Сначала я связывал эти странные провалы с остановкой внутреннего диалога, но затем вспомнил, что они случались со мной и тогда, когда я вовсю разговаривал сам с собой. Казалось, они исходили из области, независимой от всего того, что я знаю» (IV). Дон Хуан был очень доволен такими, казалось бы, бесполезными и ничего не значащими происшествиями. Он, безусловно, видел здесь прорывы нагуаля и потому удовлетворенно заметил: «Наконец-то ты начинаешь устанавливать реальные связи» (IV).

Но мы не должны забывать, что «делание» – это фиксация любого режима восприятия. А потому все мистики, стремящиеся к стабильному воспроизведению своих необычных переживаний, вынуждены заниматься «деланием». Правда, их «делание», как правило, связано с целым рядом странных условностей, для профана лишенных всякого смысла, но ведь и наше «делание» вполне могло бы вызвать изумление у существ с другим устройством перцептивного механизма. Как нам кажется, многие элементы мистического ритуала или психотехники (вроде работы с чакрами, энергетическими каналами, точками и проч.) представляют собой механизмы, активизирующие определенный тип «делания», культивируемый в данной традиции. В результате полюбившийся способ интерпретации делается устойчивым, внушая адепту иллюзию подлинности избранной им мистической сверх-реальности.