Когда же этот крик постепенно стих, раздался резкий скрип и лязг отодвигаемых засовов и скрежет поворачиваемого в замке ключа, после чего заскрипела отворяемая дверь и послышался торопливый топот. Из своего окна я увидел отца и капрала Руфуса Смита, в безумной спешке выбегающих из дому. Оба были одеты небрежно, как будто облачались второпях. Оба забыли надеть головные уборы. Они вели себя, как люди, подчиняющиеся внезапно возникшему непреодолимому импульсу. Трое незнакомцев даже не прикоснулись к ним, тем не менее все пятеро дружно помчались прочь по главной аллее и вскоре исчезли из виду, скрывшись среди деревьев. Я уверен, что при этом не было никакого явного насилия, никакого видимого принуждения. И всё же я убежден, что мой бедный отец и его спутник оказались беспомощными узниками, – убежден, как если бы собственными глазами видел на них кандалы.
Все эти события разворачивались очень быстро. От первого вопля, прервавшего мой сон, до последнего мимолетного взгляда на бедных узников, мелькнувших в свете луны средь древесных стволов, прошло едва ли более пяти минут. Таким неожиданным было всё это, и таким странным, что когда приблизилась драматическая развязка, и отец с капралом Руфусом Смитом и тремя чужестранцами ушли, я был готов поверить, что вижу какой-то ужасный ночной кошмар, или что у меня галлюцинации. У меня совершенно отсутствовало ощущение реальности происходящего, и в то же время происходящее было слишком живым, чтобы списать это всё на счет разыгравшегося воображения.
Я всей тяжестью навалился на дверь моей спальни в надежде выломать запоры. Какое-то время дверь не желала поддаваться, но я вновь и вновь бросался на нее, пока наконец не раздался треск, и я не очутился в коридоре.
Моя первая мысль была о моей бедной матушке. Я кинулся к дверям ее комнаты и повернул ключ в замке. И едва я открыл дверь, как матушка выбежала в коридор в халате и предостерегающе подняла кверху палец.
– Не шуми, – сказала она. – Габриела спит. Их вызвали на улицу?
– Да, вызвали, – отвечал я.
– Да свершится воля божья! – вскричала матушка. – Твой бедный отец в мире ином будет счастливее, нежели в этой жизни. Благодарение небу, Габриела спит. Я подмешала ей в какао хлорал.
– Что же мне делать? – встревожено вопрошал я. – Куда они ушли? Чем я могу им помочь? Мы не можем позволить отцу уйти от нас таким образом, предоставив этим людям возможность делать с ним всё, что заблагорассудится! Я поскачу в Уигтаун и вызову полицию!
– Всё, что угодно, только не это, – убежденно сказала матушка. – Твой отец заклинал меня ни в коем случае не привлекать полицию. Сынок, мы больше никогда его не увидим. Ты, наверное, удивляешься, видя сейчас мои сухие глаза, но если бы ты знал, как знаю я, какой покой он наконец обретет после смерти, ты бы тоже не стал сильно скорбеть о нем. Всякие поиски будут тщетны, я это чувствую, и всё же мы должны организовать поиски. Только их следует провести без огласки, насколько это возможно. Лучшее, что мы можем сделать для твоего отца, – это исполнить его волю.
– Но ведь дорога каждая минута! – кричал я. – Даже теперь он еще, быть может, зовет нас в надежде, что мы вырвем его из когтей этих темнокожих демонов!
Мысль об этом сводила меня с ума, и я кинулся вон из дома, выбежал на дорогу, но здесь мне пришлось остановиться, ибо я понятия не имел, в каком направлении повернуть. Передо мной простиралась широкая заболоченная пустошь, поросшая вереском, и на всём этом огромном пространстве не было ни малейших признаков движения. Я прислушался, но ни один звук не нарушал безмолвие ночи. Вот тогда-то, мои дорогие друзья, когда я стоял, не ведая, в каком направлении бежать, ужас и отчаяние охватили меня. Я чувствовал, что пытаюсь бороться против сил, о которых мне ровным счетом ничего не известно. Всё происходящее было таким странным, таинственным и ужасным!
Мысль о вас, друзья мои, и о том облегчении, которое могут принести мне ваши мудрые советы и ваша помощь, стала для меня лучом надежды. В Брэнксоме, по крайней мере, я рассчитывал получить сочувствие, а еще, быть может, и советы по поводу того, что же мне следует предпринять и в каком направлении лучше действовать, ибо мой собственный бедный разум находится в таком смятении, что я не могу доверять собственным суждениям. Матушка изъявила желание побыть в одиночестве, сестра спала, а мне казалось, будто нет никакого смысла предпринимать что-либо до зари. Учитывая все обстоятельства, стоит ли удивляться, что я поспешил к вам со скоростью, какую только способны были развить мои ноги, – это было так естественно. У вас ясная голова, Джек, скажите же, старина, скажите мне, что я могу сделать? Эстер, что я могу сделать?
Он поворачивался то к Эстер, то ко мне с умоляюще протянутыми руками и горящими от страстного нетерпения глазами, в которых застыл немой вопрос.