Тайна князя Галицкого

— И что вы делаете?

— Да покамест ничего страшного, — улыбнулся, начищая сталь, боярин Зорин. — Как мы отъезжали, попросил я Матрену-книжницу за домом присмотреть. Ты ведь приезжий, из деревни. Не ведаешь, что с хозяйством в Москве случиться может, коли без хозяина хоть на время останется. А что познакомились с ней, так ты о сем и сам давно догадался. Ты о доме-то заранее побеспокойся, когда снова на Вагу соберешься. Нет больше Матрены. Ушла.

От напоминания о сем боярин Леонтьев невольно болезненно вздрогнул и снова уткнулся лбом в прохладный сосновый столб.

— А что до вопроса твоего, друже, — оценив заточку в последний раз, Зорин загнал клинок в ножны, — то советчика тебе не найти. Таких, как ты, вестимо, один из ста случается, которые страсть безумную испытали. Где же тебе советчика отыскать? Мы о беде подобной токмо по сказкам и ведаем. Ты, главное, Басарга, не сгори.

Софоний похлопал его по плечу, спрыгнул с перил, дошел до входной двери, взялся за ручку, остановился:

— Ты хоть слышал, о чем я тебе сказал, побратим?

— Что спрашивать некого.

— Если ты с государем так же беседовал — странно, что тебе голову взаправду не отсекли. А сказал я тебе, что в поход мы ратный уходим.

— Не слышал… — мотнул головой Басарга.

— Я понял, побратим, — усмехнулся Софоний. — Князь Михайло Воротынский на Яик нас ведет, планы стражи порубежной верстать. Ты ныне холоп царский, ты остаешься. Мы же холопы княжеские, он нас исполчает.

— Яик? Порубежный?

— Ох, друже… — покачал головой боярин Зорин. — С тобой хоть плачь, хоть смейся. Ничего округ не замечаешь! Знай же, что боярин Иван Черемесинов по велению государя Иоанна Васильевича в этом году в Астрахани воеводой царским сел. Так что ныне рубежи русские по Яику и Тереку проходят. Их теперича оборонять и надобно. На Орехов Спас[14] выступаем. — Он вздохнул: — Веришь, нет, что всего три года тому порубежье наше близ Нижнего Новгорода проходило, там от набегов татарских отбивались? А ныне уже Яик… Милостив Господь. Поклон ему за государя нашего, — размашисто перекрестился Софоний и вошел в дом.

В преддверии нового похода служивые люди пуще прежнего взялись за науку Ганса Тальгоффера[15], стремясь прихватить с собой лишние крупицы полезной мудрости. И холопы, и бояре, сверяясь с рисунками, занимали правильные стойки, парировали, подныривали, защищались, кололи. Сперва просто бок о бок, а потом друг против друга. В первый миг никто и не заметил, как приоткрылась калитка и во двор вошла женщина в скромном суконном плаще, запахнувшись в него целиком, и в мягкой собольей шапке.

— Простите… — первым остановился Илья Булданин, размахивающий саблей в опасной близости от гостьи.

— Княжна Шуйская? — сглотнул Тимофей Заболоцкий и спешно одернул рубаху: тренировались служивые только в рубахах и полотняных штанах.

— Мирослава… — застыл на месте с поднятым копьем Басарга.

— Царица послала предупредить, чтобы ты пока не отъезжал…

— Нет, нет, княжна, не нужно при нас, простых боярах, о делах царских сказывать, — первым спохватился Софоний. — Сии речи не для наших ушей. Ты в дом входи, на второй этаж поднимайся. Там в тишине с подьячим и побеседуете.

Гостья оглядела потных, тяжело дышащих воинов и послушалась. Едва за нею закрылась дверь, Софоний тут же приказал:

— Басарга, одежду скидывай! Платошка, бегом за рубахой чистой и портами, Мартын, воды бадью принеси!

В несколько рук боярина Леонтьева стремительно ободрали догола, окатили тремя ушатами ледяной воды, помогли одеться и отправили наверх. Молодой человек даже не пикнул. Его снова бросило в жар.

К себе в светелку Басарга поднимался на ватных ногах, пытаясь придумать, что в такой ситуации нужно говорить? Слов в голове кипело неимоверное количество — но они упрямо не желали складываться во фразы. И когда боярин открыл дверь, то сказать ничего так и не смог. Просто подошел к ожидающей у окна девушке, взял ее за руку. Она ответила пожатием пальцев, и горячая волна покатилась вверх, к плечам, обдала жаром голову, наполнила все тело.

— Государыня Анастасия повелела упредить, дабы ты из Москвы не отъезжал, пока она вклада для обители Важской не… передаст… — Княжна говорила все тише и тише, и, чтобы услышать ее, Басарге приходилось нагибаться ниже к губам, пока они наконец не соприкоснулись, задавив последние слова.

Басарга целовал ее и целовал, пьянея от близости и доступности главного сокровища мира, не понимая, что можно, а чего нельзя, впитывал ее запах, тепло, бархатистость кожи, жалобные стоны, сжимая в объятиях, пока внезапно княжна не оттолкнула его со всей решительностью:

— Что ты делаешь, боярин?! Люди внизу! Они же все поймут! — И, в свою очередь, отскочила к дальней стене, горячо дыша. Закрыла глаза, повторила: — Царица вклад в пустынь Трехсвятительскую сделать желает. Пока не пришлет, не уезжай…