Тайна кровавой руки. Приключения Фрица Стагарта

— Как? — воскликнул я. — Ты думаешь, что она будет оправдана?

— Конечно, — ответил он. — Ты удивлен?

Мы живем в стране, где преступление таксируется. То, что выполнено оригинально, возбуждает удивление. А Нан женщина и притом прекрасная, очаровательная женщина.

Американские судьи поймут, что такую молодую, красивую и изящную женщину грешно наказывать смертью. А еще более грешно было бы дать увянуть ее прелестям в тюрьме.

Поэтому ее оправдают.

Так оно и случилось.

Ввиду того, что большинство присяжных высказалось за невиновность Нан, она была оправдана.

Вечером того же дня, все 13 000 мест театра в саду «Мадисон» были заняты публикой, готовившей преступлению шумный триумф.

* * *

Четыре года спустя мы встретились с Нан в Баден-Бадене. Она стала еще прекраснее и смеясь рассказывала мне, что несколько недель тому назад из-за нее застрелился один русский князь.

Она непринужденно протянула моему другу руку.

— Война кончилась, — произнесла она со смехом, смотря Стагарту глубоко в глаза. — Знаете ли вы, что я вас любила и что я вас никогда не забуду?

Мой друг ответил улыбкой на ее горячий взгляд.

— Это интересно, — проговорил он. — Почему же вы меня никогда не забудете?

— Потому что вы первый мужчина, которого я встретила до сих пор, — ответила Нан, быстрым движением приподнимая свой шлейф.

Парижские хулиганы

В четвертом этаже одного дома Антуанского предместья Парижа 7 декабря 1907 года разыгралось следующее:

Когда швейцариха отправилась передать madame Марион, как звали квартирантку, полученную на ее имя корреспонденцию, никто не открыл ей дверь, несмотря на то, что она усиленно звонила несколько минут.

— Madame Марион, должно быть, еще спит, — раздался голос из коридора. — Она вчера вернулась домой очень поздно, притом к ней потом еще пришел гость.

— Гость? Вернулась домой очень поздно? — произнесла швейцариха с крайним удивлением и обратилась к говорившей это женщине лет сорока, занимавшей вместе со своим мужем и двумя взрослыми дочерьми квартиру напротив.

— Но ведь я об этом, madame Пино, ничего не знаю. Я видела, что madame Марион вернулась домой около семи часов вечера.

— Она вышла еще раз.

— Это едва ли возможно и совершенно не соответствует ее привычкам.

— И все-таки это так, — стояла на своем госпожа Пино, тогда как злая улыбка появилась на ее лице. — К чему же мне утверждать неправду? Я стояла здесь, у окна, и видела отлично, как она вышла и затем вернулась.

— Разве вы так интересуетесь образом жизни госпожи Марион? — спросила швейцариха довольно ядовито, так как она была крайне недовольна тем, что какая-то квартирантка была более осведомлена о привычках своей соседки, чем она, царица дома и охранительница добрых нравов.

— Зачем же мне интересоваться специально госпожой Марион? — возразила немного смущенно госпожа Пино и сделала маленькую паузу, как бы придумывая подходящий ответ.

Затем она проговорила с напускным равнодушием:

— Я отношусь совершенно равнодушно к госпоже Марион. Ее личность не представляет для меня ни малейшего интереса, но ее образ жизни не был всегда безупречен. О, я знаю, — воскликнула она, когда швейцариха, видимо, собралась прервать поток ее речи, — я знаю, что вы хотите сказать. Конечно. Она разыгрывала из себя даму. Никаких прямых улик против нее не было. Но знаете ли вы, что когда она сходила с лестницы, все перешептывались. Сколько раз ее посещали мужчины!

— Это извращение фактов! — выкрикнула швейцариха, с горячностью защищавшая честь своей жилицы, которая чаще всех других давала ей на чай. Это ложь! Кроме г. Мервильяка и его друзей, ее никто не навещал.

— И этот господин Мервильяк был ее любовник.

— Ну и что же? Кто может ей это запретить? Она вольна поступать так, как хочет, тем более что недостойный муж ее своим гнусным поведением предоставил ей полную свободу действий.

— Это еще подлежит вопросу, дорогая моя, — продолжала госпожа Пино едким тоном. — У вас крайне оригинальные взгляды. История о «друзьях» господина Мервильяка крайне подозрительна. Недаром она находилась в сношениях с каторжником.

— Он невинен, — ответила швейцариха уже не таким самоуверенным тоном.

— Невинен! Как бы не так. Присяжные признали его виновным в убийстве и этого довольно.

Швейцариха, очевидно, не хотела больше разговаривать на эту тему, так как она сказала с принужденной вежливостью:

— Расскажите же мне, госпожа Пино, когда именно госпожа Марион вышла вчера еще раз из дома и какое это имеет отношение к тому посещению.

— Ага! — воскликнула с торжеством госпожа Пино. — Видите, вы тоже этим заинтересовались. И вы совершенно правы, дорогая моя. Вы должны интересоваться образом жизни ваших жильцов. У меня ведь две взрослые дочери и мне поневоле приходится быть особенно щепетильной.

Швейцариха хотела ответить, что у госпожи Пино только потому подобные моральный принципы, что дочери ее вели довольно безнравственный образ жизни, который она старалась прикрыть лицемерием, но она замолкла и решила воспользоваться более благоприятным случаем, чтобы отомстить госпоже Пино за сказанные ею сегодня дерзости.