По мере того, как Стагарт это говорил, она медленно приподнималась, полуоткрыв рот и устремив мучительный взгляд на моего друга. Губы ее побелели, как полотно.
Одно мгновение царила полная тишина.
Стагарт пронизывал ее своим взглядом.
Затем Нан дико расхохоталась и упала на диван.
— Великолепно! — воскликнула она. — Великолепно! У вас являются мысли, граф, которые сделали бы честь великому художнику.
Какая бы это была чудная картина!
Преступление!
Револьвер — наклонившаяся женщина — убитый — но одно вы забыли, граф, обстановку. Ведь это самое главное.
— Конечно, — ответил Стагарт. — И это я уже придумал.
Она снова вскочила и подошла вплотную к моему другу.
Рот ее был полуоткрыт. Она как бы ловила каждое слово, срывавшееся с уст Стагарта.
— В левую руку — я это забыл — я ей положу пачку бумаг, писем. — Комната, в которой она находится, должна быть кабинетом богатого, влиятельного человека. На первом плане стоит письменный стол. Нужно показать, что этот стол играет роль.
Направо находится камин — он топится — для того, чтобы женщина имела возможность сжечь те бумаги, из-за которых она — двумя выстрелами — убила человека.
Нан стала еще бледнее.
С губ ее сорвался едва слышный не то вздох, не то стон, восклицание глубокой муки, ясно отразившейся на ее мраморном лице, в ее помутившемся от ужаса взоре.
— Затем, — продолжал спокойно Стагарт, откидываясь в глубокое кресло, — я бы нарисовал стены кабинета — чудные, богатые обои — и только в глубине я оставил бы черное пятно, являющееся контрастом с яркими красками обоев — это была бы открытая потайная дверь. Я оставил бы ее на картине открытой для того, чтобы зрители поняли смысл этого.
Эта дверь выходила бы на потайную лестницу, по которой прокралась та женщина, которая решила уничтожить этого человека — мистера Юнга.
— А!..
Ужасный, хриплый, пронзительный крик сорвался с ее уст.
— Вы — вы…
— Я — мщение, — ответил, поднимаясь, Стагарт так хладнокровно и спокойно, как будто перед ним стояла не молодая прекрасная женщина, а какой-нибудь неодушевленный предмет.
Но Нан не сдавалась.
Она старалась овладеть собой.
— Картина очень хороша, — сказала она глухим голосом, — только — имени — я не понимаю. При чем тут мистер Юнг?
— Вы его не знаете? — спросил Стагарт.
— Как же, отлично знаю.
— Неужели же вам не известно, что мистер Юнг убит сегодня ночью?
— Убит? Я читала — слышала — что он лишил себя жизни?
— Нет, — ответил жестко Стагарт. — Его убили.
— О! Это ужасно! — сказала Нан.
Она набросила себе на плечи меховую накидку.
— Меня знобит. Здесь так холодно, я хотела бы поехать домой.
— Как прикажете, — сказал мой друг и позвонил.
— Карету, — крикнул он входившему лакею.
Нан одно мгновение колебалась.
Она устремила долгий взгляд на моего друга.
На губах снова показалась краска.
— Вы художник, — проговорила она. — Такого человека можно полюбить. Вы меня проводите?
Он улыбнулся.
Что-то глубоко печальное было в этой улыбке.
Она была полна глубокого сострадания.
— Нет, — сказал он отрывисто. — Вы женщина, созданная для величайших наслаждений. Я бы вас мог полюбить, если бы вы не были — Нан.
— А я, — воскликнула Нан дрожащим голосом, — я ненавижу вас смертельно — потому что я — вас люблю.
— Несмотря ни на что? — спросил Стагарт и лицо его как бы окаменело.
— Отлично, — проговорил он, галантно целуя ее холодную как лед руку. — Борьба?!
— Да, — воскликнула она, — на жизнь и на смерть!
Затем она выбежала.
Стагарт обернулся и взглянул на меня.
Он был бледен.
Я молчал.
Так мы сидели около часа, выпуская клубы дыма.
Наконец Стагарт поднялся.
— Пойдем, — сказал он тихо, — уже поздно.
Я был так погружен в свои мысли, размышляя о только что разыгравшейся сцене, что я громко произнес свою последнюю мысль:
— Она убежит.
Стагарт покачал головой.
— Не думаю. Впрочем, я уже позаботился за тем, чтобы за ней следили.
Мы отправились домой, и я больше не обращался с вопросами к моему другу.
Следующие дни мне редко приходилось видеть Стагарта.
Так проходили недели.
Однажды, когда мой друг вернулся домой очень поздно ночью, ему доложили, что его хочет видеть какой-то негр по очень важному делу.
Мой друг подошел к двери.
Едва только негр, громадного роста и богатырски сложенный мужчина, вошел в комнату, как он, ни слова не говоря, с быстротой молнии выхватил из кармана нож и три раза всадил его Стагарту в грудь.
Я увидал, как мой друг зашатался, но прежде, чем я успел броситься к нему, он оправился и выстрелил несколько раз в бросившегося бежать негра. Но благодаря темноте ни один выстрел не попал в преступника.
— Ты ранен? — спросил я Стагарта.
Он с улыбкой указал мне на разрезанную ножом материю пиджака.
— Я всегда ношу на себе панцирь, — сказал он. — Нож, конечно, не мог его пробить. Конечно, на теле окажутся синяки, потому что у малого основательный кулак.
Я с облегчением вздохнул.
— Ты не имеешь представления об этом бандите? — спросил я.
— Как же, я его уже давно разыскиваю. Раз гора не пошла к Магомету, то Магомет пошел к горе. Он сам себя выдал. Теперь я опять подошел ближе к цели.