Тайна Кутузовского проспекта

– Накануне нашествия Чингисхана очередей, сколько мне известно, не было… Завоевали нас только потому, что князья катили бочки друг на друга… Князей нет, а в остальном картина не изменилась… Ладно, капитан, обменялись мнениями, и – слава богу… Зовите людей, неловко…

Строилов поднялся, распахнул дверь, пригласил своих сотрудников, извинился за то, что заставил ждать, и продолжил – будто и не прерывал совещания – повторением той же фразы:

– Пожалуйста, не сердитесь, друзья… Какие у кого соображения? Прошу…

– Товарищ капитан, – Костенко поднялся с подоконника, – как с моим предложением?

– По поводу того, чтобы задействовать ваши связи в Нью-Йорке? Информация на Джозефа Дэйвида?

Зачем он все раскрывает, подумал Костенко; нельзя ж так все вываливать! А может, их поколение по-новому строит комбинации? Нет, но откуда во мне такое страшное, пепелящее чувство недоверия ко всем?! Я ж никому не верю! Никому! Ты веришь, возразил он себе; ты по-прежнему веришь, просто за эти дни тебе открылось много такого, о чем ты не знал, и ты испугался и поэтому пригибаешься от каждого произнесенного слова… Ты боишься, признался он себе, что один из этих славных парней может быть связан с тем, кто расскажет о совещании другу, а тот – подруге, а подруга – еще одной подруге, и это дойдет до Сорокина: у него хорошие уши и длинные руки, на него работает Система, не кто-нибудь.

Костенко молча кивнул, разъяснять ничего не стал.

– По-моему, интересное предложение, – сказал Строилов, обводя взглядом лица коллег. – Ни у кого возражений нет?

Самый молоденький паренек в джинсовом костюме, что сидел у двери, спросил:

– Каким образом полковник намерен задействовать американцев?

Строилов наконец улыбнулся:

– Нам был дан ответ: «источники информации обсуждению не подлежат, расшифровке – тоже»…

Костенко заново обсмотрел сидевших в комнатке Строилова, ощущая неловкость за то, что смел не верить им, а потому – бояться; он хотел сказать что-то этим ребятам, напряженно ждавшим от него хоть какого-то слова, как-никак, живая легенда; «давайте выпьем за тех, кто в МУРе, за тех, кто в МУРе, никто не пьет»; за него как раз пили, ему и песня эта посвящена, так, во всяком случае, утверждали старожилы НТО; он, однако, ничего не сказал, только дверь распахнул рывком, как-то грубо, но в этой грубости была видна растерянность.

Строилов проводил его взглядом, хотел было продолжить совещание, но, заметив в глазах сыщиков мольбу, поднялся и побежал следом за Костенко.

Он нагнал его уже у лифта, тронул за локоть:

– Если я вас чем-то расстроил – простите, пожалуйста…

– Да будет вам, – вздохнул Костенко. – Ничем вы меня не обидели, просто очень страшно стареть… Знаете, как об этом сказал де Голль?

– Откуда мне…

– Он сказал: «Старость – это большое кораблекрушение»…

Строилов достал из внутреннего кармана конверт и протянул его Костенко:

– Что делать с этим?

Костенко открыл конверт, увидел дактилоскопию, справки НТО и картотеки: «Отпечаток пальца принадлежит Налетову Дмитрию Дмитриевичу, клички Паташон, Зверь, Артист…

– Где сняли палец? – спросил Костенко, почувствовав, как ухнуло сердце.

– А вы как думаете?

– Наследил у Варенова? Но вы ж к нему не входили…

– На косяке двери…

– К делу подшили?

– Нет. Жду ваших рекомендаций…

– Кто проводил экспертизу?

– Галина Михайловна.

– Народу было много?

– Одна… Ее страховал один из моих мальчиков.

– Верите ему?

– Как себе.

– Можете дать эту дактилоскопию мне?

– Да.

– Понимаете, чем грозит?

– Конечно.

– Почему так легко идете на это?

– Потому что мне вас очень жаль…

– Это как понять?

– Понимать это надо так, что поколение моего отца уйдет не сломанным, со стержнем внутри, мы – дети своего времени, а оно – новое, а вот вы живете с разорванными сердцами…

Костенко вздохнул:

– Слушайте, мне очень неспокойно за вашего батюшку… Постоянно один… Можете кого-то попросить – на эту неделю хотя бы – посидеть с ним?

– Кому он мешает?

– Сорокину. Как и Федорова ему мешала… Чекисты сказали, что на процессе Сорокина не было ни одного свидетеля, – только документы, страницы следственных дел… Ни вашего отца, ни Зою Федорову, ни Лидию Русланову отчего-то на процесс не вызвали – а ведь они убойные свидетели… Выступи они против него, он бы не девять лет получил – а он получил именно девять, Мишаня Ястреб ошибался, – а все пятнадцать… Ромашов сейчас выясняет, кто отвел свидетелей… Скажете: «срок давности». А существует ли он – по отношению к такого рода преступлениям?

… Степанов долго чертыхался, – «нет времени, Славик, зашиваемся»; потом, однако, согласился:

– Я позвоню американским коллегам отсюда, подъезжай, зануда.

– Знаешь, что такое «зануда»?

– Знаю, знаю, – это человек, который подробно, в течение получаса, отвечает на дежурный вопрос «как дела?»…

… В редакции у Степанова было как в Содоме и Гомор-ре; в крошечной двухкомнатной квартирке работали двенадцать человек.