Казалось, что мудрый архитектор, который замышлял, этот дом, особенно позаботился о том, чтобы при строительстве использовался лишь самый хрупкий и непрочный материал, дабы ветру, который испытывал особое пристрастие к этому открытому месту, была дана полная воля разгуливать, потворствуя своим прихотям.
Вместо прочной каменной кладки использовалось презренное дерево; шаткие потолки подпирались хрупкими стропилами и балками, угрожающими упасть на головы тех, кто внизу, каждую штормовую ночь; двери имели особенность никогда не закрываться, но зато постоянно хлопать; окна были построены таким образом, что закрытыми они впускали сквозняк, а открытыми совершенно не проветривали помещение.
Роберт огляделся с легкой улыбкой покорности судьбе. Решительно, все это очень отличалось от роскошного комфорта Одли-Корта; довольно странная причуда со стороны молодого человека: вместо того чтобы вернуться в уютные апартаменты Фигтри-Корта, слоняться без дела в унылой сельской гостинице.
Но у него было с собой все, что нужно — немецкая трубка, табак, полудюжина французских романов и две сварливые собаченции, которые дрожали у маленького дымного камина и время от времени коротко и звонко лаяли, намекая, что пора бы и подкрепиться.
Пока Роберт рассматривал свое новое жилище, Феба Маркс позвала деревенского мальчугана, который был у нее на посылках, и, проведя его на кухню, дала ему небольшую записку, аккуратно свернутую и запечатанную.
— Ты знаешь Одли-Корт?
— Да, мэм.
— Сегодня вечером ты сбегаешь туда и передашь это в руки леди Одли, я дам тебе шиллинг.
— Да, мэм.
— Ты понял? Спроси госпожу, скажешь, что у тебя послание — не записка, учти, — а когда увидишь ее, передай это в ее собственные руки.
— Да, мэм.
— Ты не забудешь?
— Нет, мэм.
— Тогда беги.
Мальчику не нужно было говорить дважды, и уже через минуту он несся вниз по дороге, круто спускавшейся с холма и ведущей к Одли.
Подойдя к окну, Феба Маркс увидела, как фигурка мальчика исчезла в зимних сумерках.
«Если за его приездом сюда кроется что-нибудь дурное, — подумала она, — госпожа хотя бы вовремя узнает об этом».
Феба сама принесла поднос с чайным прибором и яичницу с ветчиной, приготовленную для нежданного постояльца. Ее бледные волосы были гладко причесаны, светло-серое платье сидело на ней так же хорошо, как раньше. Она была все такой же серой мышкой: ни ярких розовых лент, ни шуршащего шелкового платья не было у жены владельца таверны. Молчаливая и замкнутая, она, казалось, целиком погружена в себя и отгорожена от внешнего мира.
Роберт задумчиво разглядывал ее, пока она стелила скатерть и подвигала столик ближе к огню.
«Эта женщина, — подумал он, — умеет хранить тайны».
Собаки поглядывали довольно подозрительно на спокойную фигуру Фебы, которая легко скользила по комнате от столика к чайнице, от чайницы к большому чайнику, который закипал в камине.
— Вы не нальете мне чаю, миссис Маркс? — попросил Роберт, усаживаясь в кресло.
— Вы приехали из Корта, сэр? — поинтересовалась Феба, протягивая Роберту чайницу.
— Да, я уехал от дяди час назад.
— А госпожа, сэр, с ней все в порядке?
— Да, конечно.
— Так же весела и беспечна, как всегда, сэр?
— Так же весела и беспечна.
Налив мистеру Одли чаю, Феба почтительно удалилась, но когда она уже стояла у двери, взявшись за ручку, он заговорил снова.
— Вы знали леди Одли, когда она была мисс Люси Грэхем, не так ли? — спросил он.
— Да, сэр. Я жила у миссис Доусон, когда госпожа служила там гувернанткой.
— И долго она была в семье врача?
— Полтора года, сэр.
— Она приехала из Лондона?
— Да, сэр.
— Кажется, она сирота?
— Да, сэр.
— Она всегда была такой же веселой, как и сейчас?
— Всегда, сэр.
Роберт допил свой чай и передал чашку миссис Маркс. Их глаза встретились — ленивое выражение в его глазах и ее беспокойный, вопрошающий взгляд.
«Эта женщина была бы неплохим свидетелем, — подумал он. — Нужно быть очень умным адвокатом, чтобы сбить ее в перекрестном допросе».
Он выпил еще одну чашку чая, отодвинул в сторону тарелку, покормил собак и закурил трубку, пока Феба выносила поднос.
Снаружи ветер с завыванием проносился над замерзшими полями, задувал в опустевших лесах, безжалостно сотрясал оконные рамы.
— Сквозняк из окон и двери не делает комнату уютнее, — пробормотал Роберт. — Без сомнения, есть более приятные ощущения, чем стоять по колени в холодной воде.
Он пошевелил угли в камине, погладил собак, надел пальто, подвинул дряхлый старенький диванчик поближе к камину, укутал ноги дорожным пледом, и растянувшись во весь рост на подушках из конского волоса, закурил трубку и стал наблюдать, как голубовато-серые колечки дыма поднимаются к темному потолку.
— Да, — пробормотал он опять, — эта женщина умеет хранить тайны. Адвокат от истца мало что вытянет из нее.
Как уже говорилось, приемная с баром была отделена от гостиной, которую занимал Роберт, только тонкой перегородкой. Молодому адвокату было слышно, как несколько деревенских торговцев и фермеров смеялись и беседовали в баре, пока Люк подавал им напитки.