Тайна моего двойника

Какая деликатность, черт побери! Он предполагает, что я предпочитаю побыть в одиночестве, чтобы еще подольше пострадать и помучаться, и не хочет мешать осуществлению моего демократического права сходить с ума от тоски!

— Я когда-нибудь сдохну от твоей британской вежливости! — заорала я. — Когда человеку плохо, ему надо помогать, а не спрашивать, не хочет ли он, чтобы ему было еще хуже! Какого хрена ты меня все время спрашиваешь, чего я хочу или не хочу? Какого черта ты все время заставляешь меня принимать решения, мне непосильные, вместо того, чтобы взять, как полагается мужику, подобные вещи на свои плечи! Ну, что ты на меня уставился? Истерики не видел?

— А у тебя истерика? — спокойно осведомился Джонатан, отодвинув меня плечом и проходя в комнату. — Не видел, — сообщил он, расположившись на стуле. — Не довелось.

— Ну и иди к чертовой матери, не смотри. Побереги свои нервы. Не возмущай свое британское спокойствие!

— Раздевайся.

Я подумала: ослышалась.

— Что?… стихла я.

— Раздевайся.

— Зачем это? — насупилась я. Слезы мгновенно высохли на моих щеках.

— Я тебе сделаю массаж. Это улучшит твое физическое и моральное состояние.

— Да, но я…

— Раздевайся.

Мне не хотелось показать ему, что я так быстро сменила гнев на милость и вообще, что массаж, да еще руками Джонатана, мне был бы очень кстати. Я демонстративно достала свою косметичку и стала вытирать потеки туши. Когда я обернулась, Джонатана не было в комнате. Пока я пыталась сообразить, куда он мог подеваться, Джонатан вышел из ванной, вытирая руки и, аккуратно подворачивая рукава рубашки, спросил удивленно: «Ты еще не готова?»

Он подошел ко мне, ловко выпростал меня из черного длинного пиджака, расстегнул мои черные джинсы и спустил их до полу:

— Ну, давай, шагни.

Я выбралась из штанин. Ему осталось только избавить меня от шелковой кремовой рубашки, что он и сделал с молниеносной быстротой.

— Ложись на живот, — деловито распорядился он. — Нет, постой!

Он протянул ко мне руки. Я подумала было, что он хочет обнять меня. Но я ошиблась. Он просто завел руки мне за спину, расстегнул застежку лифчика, снял бретельки с плеч и отошел:

— Теперь ложись.

Я растянулась на широкой кровати, чувствуя, что мышцы мои одервенели от напряжения. Джонатан встал надо мной на колени так, что мои бедра приходились между его колен и положил горячие руки мне на плечи, помедлил и осторожно, но крепко прихватив в щепоть мою кожу, стал ее переминать и перекатывать в руках.

Первое же его прикосновение меня обожгло. Такой резвости от своего тела я не ожидала и была просто ошарашена тем бешенным водоворотом, который закрутился внизу моего живота, расплескивая кипящие волны желания. Я застонала.

— Больно? — наклонился ко мне Джонатан.

— Н-нет… То есть да… Немного, — соврала я.

Он слегка ослабил хватку и теперь его пальцы нежно вытанцовывали точечные па вдоль моего позвоночника. Наверное, это был китайский массаж. Точки, словно клавиши, отзывались неслышным звуком, каждая своей нотой, своим голосом; некоторые перекликались с другими, будто в акапелле вступали в хор все новые и новые голоса, не сливаясь в один, но порождая невероятный гармоничный ансамбль… Тело мое жило какой-то своей, неведомой и неподвластной мне жизнью, оно говорило с Джонатаном, оно ему подчинялось, как дирижеру, оно к нему рвалось, как преданный раб к повелителю…

Острое и неуемной желание, охватившее меня поначалу, утихло, превратилось в томное наслаждение, сладостную негу, которая, тепло растекаясь по телу, расслабляла и кружила голову хмелем. Казалось, что я сплю и легкое эротическое сновидение пьянит сознание и тело…

Руки его теперь оглаживали мою спину, и я уже не знала, массаж ли это, похожий на ласку, или ласка под видом массажа? Мне хотелось обернуться и встретить его взгляд, уловить его выражение… Но я, конечно, не решилась. Я тихо лежала, уткнувшись носом в подушку, предоставив мое тело в распоряжение его рук.

Вдруг он ловко завернул резинку моих белых трусиков и стал растирать мои бока чуть пониже поясницы, прихватывая верх ягодиц. И снова все вскипело внутри меня, захлестнуло с головой, я едва переводила дыхание в подушку, боясь показать, как возбуждает меня его прикосновение, — тогда как он, насколько я могла ощущать спиной, был абсолютно невозмутим и совершенно спокоен. Я представила себе его глаза в обрамлении черных ресниц и ясно увидела в них легкую насмешку, как и в прошлый раз в ванной, незлую иронию человека, который понимает, что со мной происходит, и немножко забавляется как зритель, но вовсе не как участник моей неразделенной страсти.