Тайна перламутрового дракона

Хедин просто запретил себе о ней думать — а что оставалось? За последние три года он овладел этим искусством в совершенстве, вот только пару дней назад искренне поверил, что время самообмана подошло к концу и он сможет наконец стать самим собой. И не огребать за это всякий раз, когда давал хоть малейшую слабину. Как все детство. Как после идиотской попытки в восемнадцать. Как после отчаянного шага два дня назад, когда Ана снова предпочла Эдрика.

Она всегда его предпочитала, и Хедин не смог бы ответить на вопрос, на что он надеется. Но жить без этой надежды попросту не хотелось. И никакие военные заслуги и личные победы не могли заткнуть эту ноющую дыру в душе, лишь пару раз затянувшуюся тонкой пленкой, которую он сам же и порвал.

Чего стоило, в самом деле, не отталкивать Ану, когда она пыталась ему пойти навстречу? Он все-таки старше был и вроде как умнее. Мог хотя бы снисхождение какое-то проявить, о терпении вспомнить, в закромах человеколюбия покопаться. Какое там?..

У Хедина напрочь отрубало рядом с Аной разум. Оставались только инстинкты: присвоить, защитить, зубами выдрать у любого, кто на нее посягнет. И плевать, что думала об этом она сама: однажды Хедин дорвался и с тех пор свихнулся окончательно.

Он покривил бы душой, сказав, что никогда раньше такого не испытывал. Были в его жизни и поцелуи пострастнее, и ласки поумелей. Да только до сих пор отзывалось лишь тело. А с Аной зазвенела душа — та самая, что столько лет изводила его этой своей придурью. На кой ляд сдалась ему Ана? В ней не было женщины ни на йоту: колючка что на язык, что на характер. Красивая, конечно, не отнять, но Хедин и покрасивее видел. И не только видел — но те ощущения не шли ни в какое сравнение с рождаемыми Аной. Когда в них весь мир сосредотачивается, и какое-то яркое безумие внутри нарождается, и хочется заорать так, чтобы богам было слышно: «Моя! Моя! Моя!»

Не думать!

Чего уж проще?

Когда уже полтора месяца каждую ночь — снова и снова — ее поцелуи. Ее отзывчивость. Ее смелость. Не оттолкнула, когда он черту переступил, а Хедин потом всю голову сломал, пытаясь понять, почему. Двух братьев сравнивала? Хотела узнать, что из себя Хедин представляет и правдивы ли рассказы о нем? Или просто поддалась праздничному сумасшествию, которое у кого угодно самообладание отнимет?

Хедин тогда отлично понимал, сколь вызывающе себя ведет, не выпуская Ану после очередного танца. Но мысль о том, что кто-то еще прикоснется к ней, подойдет так близко, что ее жар почувствует, будет дышать ее дыханием, — вызывала стойкое желание убить этого смертника и лучше несколько раз подряд. Особенно если таковым окажется младший братец.

Хедин ведь специально на День летнего солнцестояния в Армелон заявился: должен был увидеть, станет ли Ана в круг с Эдриком. Ни секунды не сомневался, что она танцевальный конкурс выиграет, и хотел наконец избавиться от наваждения. Обрубить раз и навсегда. Не пожалел ради этого пяти дней в седле и еще полугода на границе, которые пришлось заплатить за внеплановую отлучку. Но награда превзошла все ожидания. И пусть Джемма на празднике увела у соперницы Эдрика, Ана имела право вообще отказаться от выбора партнера в ритуальный хоровод.

А она позвала в него Хедина.

Несмотря на то, чем заканчивалось любое их общение. Несмотря на его самодовольный выкрик, унижающий не только Ану, но и любую девчонку, пожелавшую составить ему пару. Несмотря на то, что при последней встрече он напугал ее своим нетерпением, а потом и вспышкой ярости. Много позже осознал, что натворил, но в тот момент напрочь себя забыл. Когда столь желанное и необходимое вдруг почти далось ему в руки, а потом ускользнуло, оставив в душе новую дырку. А ведь он уже почти поверил…

Объяснить Анино поведение трехлетней давности можно было или жалостью, или девичьим интересом, и Хедину слишком сильно хотелось верить в последнее. Хотя вроде бы все указывало на ненавистную жалость: ее помощь Дарре в перевязке Хединовой головы; ее поддержка на краю обрыва и подарок, избавляющий от страхов; ее угощение в госпитале, где Хедин с переломанными ребрами валялся. Но одна-две фразы Аны меняли все нерадивые мысли на прямо противоположные, затапливая радостью, даря слишком сладкую надежду, чтобы от нее можно было отказаться.

«Пока не прогонишь».

«Я тоже так думала».

«Только попробуй не вернуться!»

Эти слова, казалось, не имели к жалости совсем никакого отношения. Хедин и сейчас не мог их объяснить, поэтому просто запретил о их вспоминать. Все это было в прошлом. А сейчас осталось лишь: «Ты что-то путаешь, Хед!»

Он все время это что-то путал. Потому что слишком сильно…