Тайна перламутрового дракона

Он не дал ей договорить. Не устоял. Не справился. Придумывал еще слова, чтобы разубедить Ану в той несусветной чуши, которой она мучилась, а потом просто забил на все обстоятельства, прижал ее к себе и впился ей в губы.

И пропал.

Ана…

Сумасшедшая девчонка!.. Желанная девчонка!..

Все на свете бы отдал, чтобы никогда ее не отпускать!

Любую: злую, несправедливую, ехидную, глупую.

Робкую, сладкую, страстную, восхитительно неумелую.

От ее неловкости у Хедина просто сносило крышу. Словно не была она названной невестой и не целовалась ни разу после их обоюдного безумия. Ни с кем, кроме него.

А он еще в постельных играх ее подозревал. А она — девочка совсем. Чистая и правильная. Его…

Душу затопило нежностью.

Ана обхватила его за шею, переступила ногами, стараясь стать еще ближе. Хедин крепче сжал руки, отрывая ее от земли, но даже не мысля разбить поцелуй. Всю жизнь бы так провел! И не надо было никого, кроме нее! Потому что ни с одной он не испытывал такого мальчишеского восторга, такой щемящей нежности, такого небывалого всесилья. Такого настоящего осязаемого счастья. Оно было в этих мягких губах, в этой доверчивой близости, в этой необъяснимой отзывчивости, в Аниной храбрости и покорности.

И Хедин продолжал целовать: теперь медленно, осторожно, стараясь давать больше, чем брать, наслаждаясь каждой секундой, каждым движение, забывая о том, что не имеет права, присваивая Ану себе и почти осознавая, что никому ее не отдаст.

— Хед…

Глухим, опьяненным голосом. Нет, не почудилось: обдало дыханием и туг же потонуло в его новых ласках. Он не мог оторваться от ее губ. Не сейчас, не в этой жизни. Пусть хоть небо рухнет на землю, он не позволит ей больше сомневаться. И изводить себя.

У Аны плавило грудь и слабели колени, и она давно упала бы, если бы Хедин не держал ее так крепко, словно сам хотел этого. Ана же все понимала. Снова пожалел, когда она не сдержалась, решил спасти, как всегда это делал, даже в ущерб себе. Поэтому и целовал сначала так зло, что Ане хотелось плакать, и лишь одолевшая слабость не позволила сразу его оттолкнуть, сохранив хоть видимость гордости.

А потом злость ушла, оставив только жар, и Ана тоже загорелась, потому что ему невозможно было противиться, потому что она сама его желала — так давно и так сильно, что уступила этой необходимости. Стыд смешивался со страстью, и Ана чувствовала, что теряет в них себя, но выбирала до конца, зная, что больше этого никогда не будет, а будут только неловкие воспоминания, отводимые взгляды, новые порции взаимного яда…

Пока все ее страхи не растворились в глубокой, спокойной и такой восхитительной нежности.

Ана даже подумать не могла, что Хедин умеет быть нежным. Его резкость, язвительность, порой и жестокость кричали об огне, и Ана была к нему готова.

Но нежность покорила, вытравив все беды, все глупости, все изматывающие чувства, оставив только искреннюю, незапятнанную, всепрощающую любовь, и она крепла с каждым новым поцелуем, за которым Ана тянулась, как за глотком воздуха, и сама открывала губы, чтобы не пропустить ни капли этих живительных ощущений, очищающих душу, наполняющих ее верой в самые невероятные чудеса. Хедин целовал, не чтобы избавиться от сегодняшних неприятностей и не чтобы доказать Ане ее неправоту. Он хотел сам. Ее губ, ее ласк, ее близости. Иначе зачем бы снова и снова накрывал ее губы своими, гладил спину, шею, голову, дышал глубоко и старательно ровно, словно боясь спугнуть? А Ана млела, и отдавалась, и подчинялась, и хотела еще и еще, и Хедин не разочаровывал, доводя до какой-то эйфории. Или, может быть, именно так выглядело настоящее счастье?

Сумасшедший, сказочный, бесконечный поцелуй…

Они уставились друг другу в глаза, не в силах подобрать слов, и Ана видела не торжество и не насмешку, а отражение собственного удовлетворения и глубокой, тщательно скрываемой радости.

Голубоглазый…

— Так… достаточно понятно? — с трудом поинтересовался Хедин. И Ана только сейчас почувствовала, что из объятий он ее так и не выпустил. Радость вырвалась наружу, запылала на лице.

— Да, спасибо, — пробормотала она. Потом зажмурилась, звонко поцеловала его в щеку и при пустилась бежать.

Хедин выдохнул, запечатал лицо ладонями, не позволяя сомнениям испортить этот момент. Радость заструилась по жилам, заполняя до самых краев, грозя окончательно лишить самообладания.

Он подпрыгнул, схватился за ветку ближайшего дерева, подтянулся, не зная, на что еще ее потратить.

Он все исправит.

Все сделает, как надо.

Добьется Аны, каких бы трудностей ни придумали боги!

Сохранит свое счастье — белокурое и колючее…

Глава восемнадцатая: Раскаяние

Ночь накрыла ужасом.