Тайна персидского обоза

Товарищ прокурора, обложившись кипами папок и стопкой исписанных листов, что-то старательно подчеркивал красным карандашом. Временами он отвлекался, пробегал глазами по нетерпеливым лицам присутствующих и, отряхивая присыпанный перхотью воротник мундира, посматривал на пустующее место адвоката. Сорокасемилетний Александр Ануфриевич Филаретов только в прошлом году был назначен товарищем прокурора. Повышение по службе было своеобразной наградой за успешное расследование «самоубийства» Капитолины Анциферовой, якобы отравившейся ядом. Используя новую методику определения личности преступника по папиллярным линиям подушечек пальцев, он сумел обнаружить на стакане потерпевшей отпечаток чужого перста. Как позже выяснилось, он принадлежал молодой, но уже вдовствующей соседке. Подозреваемая – любовница мужа погибшей, чуждая дактилоскопических изысканий Гальтона, сочла осведомленность следователя божьим провидением и созналась в смертном грехе. Способность к терпеливому сбору доказательств и кропотливое изучение материалов дела – черты, необходимые в работе не только следователя, но и судебного прокурора. И всеми этими качествами господин Филаретов обладал в полной мере. Правда, с построением логических схем и умением импровизировать по ходу слушания у него не очень-то ладилось. Особенное неудовольствие у Филаретова вызывала вынужденная необходимость поддерживать любое обвинение, насколько бы абсурдным ни казалась его трактовка. Но именно от этого, к сожалению, зависела его карьера. Неглупый, в общем-то, человек нередко отстаивал нелепые и часто ошибочные версии следствия. Он злился на следователей, на свое начальство, на самого себя, но больше всего – на адвокатов, откровенно издевающихся над ним в процессах. Им, холеным и довольным собой, не было никакого дела до пятерых его детей, смехотворного жалованья и стареющей, вечно недовольной жены-сквалыги, которой он каждый год обещал свозить ее в Ялту, но так и не сдержал слова. А еще раздражали газетчики… Эти продажные борзописцы в погоне за очередной сплетней, не задумываясь, уродовали чиновничьи судьбы. А вот взяли бы да попробовали залезть в шкуру коллежского регистратора и дойти хотя бы до простого титулярного советника! Шутка ли сказать! Да разве им ведомо, сколько унижений и бессонных ночей пришлось пережить скромному служащему за эти годы?

Высокие двустворчатые двери отворились, и в зал вошел Ардашев. На фоне черных, начищенных до блеска туфель и темной тройки в тон атласному галстуку контрастом выделялись белоснежная сорочка и такие же перчатки. Клим Пантелеевич был без портфеля и даже без папки, а лишь с одной тростью. Не обращая внимания на прокатившуюся волну почтительного шепота, он снял котелок и, вежливо поклонившись товарищу прокурора, занял место за адвокатским столом. Присяжный поверенный достал луковицу часов, посмотрел время и, щелкнув крышкой, спрятал их в боковой кармашек жилета.

Вскоре появился состав в количестве трех судей: первым шел член суда – человек с широкими длинными бакенбардами и такими же пышными усами, с почти карминного цвета физиономией; за ним следовал почетный мировой судья – старик с желтым табачным носом; замыкал процессию сам председательствующий – высокий тучный мужчина лет шестидесяти с заметной плешиной и геморроидальным, горчичного цвета лицом с пигментными гречневыми пятнами на лбу. Широкий, приплюснутый к самому кончику нос судьи был безбожно изрезан красными нитками кровеносных сосудов, а постоянно слезившиеся глаза казались подернутыми мутной маслянистой пленкой. Судя по его внешности, он давным-давно выпил свою меру горячительных напитков, но осознать это, по-видимому, так и не смог. По слухам, Ферапонт Иванович Кондратюк в следующем году собирался выйти в отставку. Будучи по натуре человеком жадным, он с завистью взирал на высокие гонорары защитников, люто ненавидел их за это и, пользуясь властью, откровенно грубил им в судебных заседаниях. Правда, были и некоторые исключения. К ним относились лишь те присяжные поверенные, кои считали, что лучше поделиться частью заработка со злопакостным вершителем правосудия и не портить себе нервы. И только с Ардашевым он был предупредительно вежлив и отменно любезен. А секрет был прост: Клим Пантелеевич являлся единственным адвокатом, которого судья побаивался с первого дня их знакомства. Чем был вызван этот странный душевный трепет, Ферапонт Иванович объяснить не мог, но, встретившись однажды взглядом с Ардашевым, он вдруг почувствовал, как мелко задрожала и непроизвольно втянулась в туловище шея, скрывшись под панцирем стоячего форменного воротника. Пару раз, на журфиксе у Высотских – известной и богатой супружеской четы, – Кондратюк даже сыграл на бильярде со знаменитым присяжным поверенным, и страх как-то незаметно перерос в уважение.