– Простите, но я обязан задать вам последний вопрос: как давно вы встречаетесь с Шахманским?
Анна опустила в пол глаза и стыдливо призналась:
– Почитай, уже два года.
– Прочтите протокол и соблаговолите расписаться, вот здесь.
– Чего уж там читать, – скрывая неграмотность, горничная взяла перо, макнула в чернильницу и поставила нетвердую подпись. – А могу я Аркадию посылочку передать?
– Конечно. Я сейчас выпишу вам разрешение. Это ему не помешает, – и, помолчав, добавил: – Особенно сейчас.
– Особенно сейчас? – непонимающе переспросила свидетельница. – А что с ним?
– Он находится в тюремном лазарете. Его избили сокамерники.
– Как же это?
Следователь оставил вопрос без ответа и протянул разрешение на передачу. Нюра взяла бумагу и, уже уходя, обернулась:
– Храни вас бог, Це…
– Цезарь Аполлинарьевич, – улыбнулся Леечкин.
– Ну да, – смутилась женщина – Цезарь Аполлинарьевич, добрый вы человек, – с чувством выговорила Перетягина и аккуратно закрыла за собой дверь.
23 Тревоги и сомнения
Полицмейстер стоял у окна, рассматривая верхушки высоких акаций, молитвенно устремленных в озаренное багровым закатом небо. После только что предоставленной губернатором аудиенции на сердце скребли кошки, а щека так и не перестала мелко подергиваться.
Если говорить начистоту, то весь его доклад состоял из догадок, предположений и неясных домыслов. А может, прав был этот желторотый Леечкин? И почему это вдруг так засомневался Поляничко? А что, если Шахманский и рядом с этими убийствами не стоял?
Полицмейстер снова и снова перебирал в памяти неприятный разговор, и перед глазами невольно всплывал длинный дубовый стол, высокое резное кресло и желтое, сморщенное, как у мопса, лицо первого человека губернии. Фен-Раевский сообщил его превосходительству, что скромный коллежский секретарь акцизного ведомства Аркадий Викторович Шахманский оказался коварным и безжалостным злодеем, сгубившим не только известного купца Сипягина, тихого музейного служителя Корзинкина, родную бабку преклонных лет, но даже полицейского информатора, коему, страшно подумать, он перегрыз горло!
Недовольно поморщившись, губернатор спросил:
– А кто защищает Шахманского в суде?
– Присяжный поверенный Ардашев, ваше превосходительство.
– А известно ли вам, уважаемый господин полицмейстер, что сей адвокат отстаивает интересы только тех, в чьей невиновности он абсолютно уверен?
– Я слышал об этом, ваше превосходительство.
– Слышали? Хорошо. А можете вы припомнить хоть один случай, когда бы он ошибся?
– Никак нет, ваше превосходительство.
– Что ж, любопытная получается материя, Ипполит Константинович…
– Следователи заверили меня в том, что имеются все необходимые улики, свидетельствующие о наличии серьезных оснований полагать…
– Да прекратите вы нести эту полицейскую белиберду! Скользкий вы, право, как угорь! Я нормальным русским языком вас спрашиваю: не поторопились ли вы с обвинением и не предаете ли вы суду невиновного человека?
Фен-Раевский молчал, его лицо все больше походило на спелый помидор, глаза округлились, а мысли проносились со скоростью беговых лошадей: «Не поторопились ли мы? А кто угрожал за медлительность отправить меня исправником в Тмутаракань? Уж не вы ли, позвольте спросить, называли полицейских взяточниками, а следователей упрекали в преступном бездействии? А может, это кто-то другой дал на раскрытие трех убийств десять дней сроку? А вы, случаем, не знаете, кто именно обещал разжаловать меня в городовые?»
– Ладно, – махнул рукой Петр Францевич. – Ступайте, Ипполит Константинович, работайте. Я пока повременю с докладом о ваших успехах и подожду окончания судебных слушаний. А то, не ровен час, опозорите меня перед Петром Аркадьевичем, – он указал взглядом на портрет Столыпина…
Так аудиенция и закончилась.
«Этот суд мы проиграть не можем, не имеем права», – подумал полицмейстер, продолжая наблюдать в окно, как пряталось солнце за зелеными кронами акаций. Он поднял телефонную трубку и попросил соединить его с товарищем прокурора Филаретовым. Сквозь треск послышался знакомый голос бывшего следователя.
– Александр Ануфриевич, рад вас приветствовать. Это Фен-Раевский.
– Доброго здоровьица, Ипполит Константинович.
– Да вот хотел полюбопытствовать, кто будет выступать по делу Шахманского – уж не вы ли?
– Поручено мне, не сумел отвертеться… Вот сижу читаю сочинение, вышедшее из-под пера господина Леечкина.
– А что так? Оно вам чем-то не нравится?