Тайна персидского обоза

– За оскорбление полицейского чина, находящегося при исполнении, я имею право заточить вас на десять суток в арестантский дом. Для этого мне достаточно лишь подать рапорт на имя полицмейстера, – едва сдерживая гнев, предупредил чиновник.

– Попробуйте только! Я напишу об этом в газете и ославлю вас на всю Россию-матушку!

– А ты, мил человек, не ершись, а рассказывай как на духу, что попало в твои загребущие руки. К тому же я уже допросил артельщиков, – теряя самообладание, полицейский метнул на репортера полный ненависти взгляд.

Газетчик тут же подскочил и, размахивая руками, прокричал:

– Сатрапы! Как вы смеете допрашивать меня и разговаривать в таком тоне! Да я в двух университетах учился, меня профессор лично…

Каширин неожиданно приблизился к журналисту и, наступив ему на ногу, легонько толкнул его, отчего последний потерял равновесие и плюхнулся на свое место. Поставив носок ботинка на край стула, сыщик зло выговорил:

– Слушай сюда, штафирка рваная: либо ты сейчас во всем сознаешься, либо я тебя определю в камеру к шниферам и конокрадам. А там за бутылку «смирновки» они выбьют из тебя все, что мне нужно. Ты даже вспомнишь в подробностях ту богом проклятую ночь, когда твой отец согрешил с твоей матушкой. – Полицейский достал из пачки папиросу, чиркнул спичкой и, неторопливо прикурив, выпустил в лицо представителю прессы клуб желтого едкого дыма.

Молодой человек выглядел ошарашенным, как если бы на него свалился кирпич с колокольни. С трудом выговаривая слова, он промямлил:

– Да право же… я не совершал никакого преступления! За что же вы на меня гневаетесь?

– Знамо за что! За осквернение могилы и расхищение безымянного захоронения.

– Хорошо. Берите. – Он извлек из кармана потускневший брегет и положил его на стол перед полицейским.

Сыщик открыл крышку и, разглядывая циферблат, восхищенно проговорил:

– Надо же, они показывают время минувшего девятнадцатого века!

– Без четверти пять, – робко добавил Савраскин.

– Да, интересная вещица.

– Часы все одно негодные. Их надобно в починку сдать, – совсем осмелев, добавил журналист.

– Мой двоюродный дядька был часовщиком и обучил меня этому ремеслу.

Антон Филаретович выдвинул ящик стола, достал перочинный нож и, открыв заднюю крышку, присвистнул от изумления…

III

С самого утра Елизавета Родионовна не находила себе места, испытывая необъяснимое беспокойство, которое навещает старых людей перед грозой или близкой смертью. Но грозы не было, а смерть и так давно сторожила ее, но почему-то до сих пор не приходила. К обеду ей стало совсем плохо, и она решила прилечь. Вскоре Загорская уснула, и во сне ей пригрезился отец. Девчонкой она всегда представляла его офицером богатырского телосложения, с усами и орденами. Но в этот раз он явился в образе странствующего богомольного старца с седой бородой до колен. Он долго смотрел на нее, а потом попросил воды. Забыв о своих одеревеневших ногах, она словно девчонка стремглав кинулась к колодцу, бросила вниз ведро, но набрать воды так и не смогла. Вода ушла… От досады и бессилия она расплакалась и, услышав собственное всхлипывание, тут же проснулась. Позвав горничную, хозяйка привела себя в порядок и покатила на террасу.

Вскоре по дому разнеслась веселая трель дверного колокольчика. Прислуга сообщила о визите Ардашева, и лицо старушки просветлело.

Присяжный поверенный принес с собой запах дорогой туалетной воды и свернутую газету.

– Клим Пантелеевич! Очень рада вас видеть! Присаживайтесь, коли зашли.

– Благодарю, – гость удобно расположился в деревянном кресле. – Вот, Елизавета Родионовна, прочитал новость – и сразу к вам, – адвокат протянул свежий номер «Северного Кавказа».

– А что здесь?

– В конце раздела «Происшествия. Новости. Находки» заметка под заголовком «Таинственное захоронение».

Загорская раскрыла лорнет: