Тайна поповского сына

Но что мог он сделать? Теперь только об одном он думал, как бы предотвратить кровопролитие, как уговорить крестьян не сопротивляться. На сердце его лежал камень. Ни одна такая «экзекуция» не кончалась благополучно.

«Да будет воля Божия!» — подумал он.

Брант обратился к нему и сказал, что его присутствие уже не нужно и что если он хочет, то может спокойно отправляться домой. К этому немец добавил, что беспокоиться нечего, что он не позволит никого обидеть и никого не накажет, конечно, если эти «канальи» не окажут сопротивления…

Но Кочкарев ответил, что предпочитает оставаться здесь и надеется, что при нем будет меньше недоразумений. И остался.

В помещичьем доме уже, конечно, знали, что в Артемьевку пришла «экзекуция», чтобы успокоить домашних, Кочкарев попросил Сеню, все время не отходившего от него, сходить в дом и предупредить, что Артемий Никитич не скоро вернется, а на всякий случай, чтобы все в доме было готово для приема гостей. Он все еще не терял надежды как-нибудь отложить «экзекуцию», затащив к себе немца и приказных, подпоив их, сделав им кое-какие подарки.

— А кстати, Сеня, — тихо добавил он, — что я тебе посоветую. Возьми ты с собой, что там есть у тебя в сарайчике, и свези ко мне. Подальше от греха, право. А еще возьми с собой и мать свою. Стара она, а тут, Сеня…

И он выразительно взглянул на крестьян…

— Спасибо, Артемий Никитич, спасибо, — горячо поблагодарил его Сеня.

— Так иди же.

Сеня отправился, не теряя времени. На него никто уже не обращал внимания. Он отыскал стоявшую в толпе баб, в сторонке, Арину и передал ей слова барина.

— Как же это, Сеня, — растерянно говорила она, идя домой за сыном, — сам боярин говорит, что беда может быть, и сам же гонит отсюда. А коли и впрямь пришли эти самые разбойничать, так на кого ж я дом-то оставлю, тут они похозяйничают, всю рухлядь растащут. Нет, Сенюшка, — жалобно причитала старушка, — ты как знаешь, воля твоя, а я останусь. Сам посуди: две штуки холста, телогрейка меховая, что боярыня подарила…

— Эх, матушка, — с досадой прервал ее сын, — до холста ли тут? Коли все запалят, все равно не спасешь. Ну, иди, иди, торопись.

Придя домой, Сеня взял ручную тележку, чем сейчас же воспользовалась Арина и положила на нее холст, телогрейку, хотела еще положить кое-что из посуды, но Сеня решительно отказал.

— Тогда не хватит места для моих вещей.

— Ну, иди, Сеня, я сейчас догоню тебя, — сказала Арина.

Сеня подъехал к сарайчику, вынес уже запакованный ящик, в котором помещалось все его будущее, как он думал, и уложил его на тележку.

Действительно, Арина скоро догнала его. Но он ахнул, увидев ее. Несмотря на палящий зной, она надела на себя длинный, потертый овчинный тулуп. В левой руке она держала икону, в правой хворостину, которой гнала бежавших перед ней с визгом свинью и трех поросят.

— Ну, вот, — заговорила она, запыхавшись, — теперь все, теперь можно идти. А там уж, что осталось, Господь с ним.

Сеня ничего не ответил. Но чувство мучительного стыда, обиды за свою бедность и еще новое, до сих пор неведомое тяжелое чувство охватило его, когда он подходил к усадьбе.

Чтобы войти в ворота, надо было обогнуть сад. А около сада, на берегу, на своем любимом месте сидела Настенька и рядом с ней блестящий гвардеец.

Сеня готов был провалиться сквозь землю.

И действительно, их странная процессия невольно вызывала обидный смех, соединенный с жалостью: визжащие и разбегающиеся во все стороны поросята и громко хрюкающая свинья, и эта женская смешная фигура, бросающаяся за ними и вправо и влево, размахивая хворостиной, с криком:

— Ну, родненькие, ну, беленькие!..

И длинная худая фигура Сени, в разорванном во время борьбы кафтане, в неуклюжих сапогах, с тяжелой, самодельной тележкой.

Низко опустил свое пылающее лицо поповский сын и свернул к саду, не смотря в ту сторону, где сидела Настенька.

Они были довольно далеко от него. И он не знал, послышался ли ему веселый насмешливый смех или это было на самом деле.

VI АРТЕМЬЕВКА В ОГНЕ

Марья Ивановна страшно встревожилась, когда Сеня передал ей то, что происходит в Артемьевке.

Она уже знала о прибытии воинской команды, но надеялась на мужа, что он как-нибудь поможет, что-нибудь сделает. Но теперь из слов Сени она поняла, что каждую минуту могут быть беда и кровопролитие.

Сеня был слишком взволнован только что пережитым, чтобы спокойно исполнить, никого не тревожа, данное ему Артемием Никитичем поручение. Он сам ждал беды и был полон тревоги.

— Господи! Господи! — восклицала Марья Ивановна. — Горе-то какое! Бедные, бедные!..

И ее добрые, светлые глаза наполнились слезами.

— Настеньке поди скажи, Настеньке, пусть приготовится, — продолжала Марья Ивановна. — Не дай Бог, если будет как в Богучаровке. Пожар, пальба… О, Господи, помоги… Всю ведь деревню дотла тогда выжгли. Дотла, — с отчаяньем проговорила она, — сколько людей перебили, остальных, как зверей, в лес загнали…

— Милостив Бог, — проговорил Сеня, — не волнуйтесь так. Не допустит этого Артемий Никитич. Чего же загодя пугаться?

Марья Ивановна покачала головой.