Тайна распятия

Первый толчок был такой силы, что Димитрий едва удержался на ногах, расплескав коньяк и больно ударившись бедром о столик с напитками. «Что за черт? — мелькнуло у него в голове. — Ведь землетрясение должно быть липовым!» В комнату, наполненную криками перепуганных «апостолов», многие из которых оказались на полу, вбежал Герхард. Он был бледен как мел, а его губы что-то беззвучно шептали. Димитрий подскочил к нему, схватил двумя руками за лацканы пиджака и зашипел ему прямо в лицо: «В чем дело? Что происходит? Ведь землетрясение должно быть липовым!» Но Герхард только мотал головой и смотрел куда-то сквозь Димитрия невидящими, наполненными ужасом глазами. Второй толчок сбил их обоих с ног. Затем вдруг стены замка задрожали, раздался громкий треск, удар — и все вокруг полетело куда-то вниз. Вызванная землетрясением лавина смела и сам замок, и всех его обитателей. Создавалось впечатление, как будто здесь их и не было никогда. Последнее, что успел услышать и осознать Димитрий перед тем, как уйти в небытие, — это молитва «Господи, спаси и сохрани меня, грешного», которую без остановки шептали губы его верного слуги Герхарда.

* * *

Иешуа стоял посреди зала со связанными сзади руками и, как казалось, равнодушно взирал на происходящее. «Зал из тесаных камней», где, в соответствии с законом Торы, обычно собирался Верховный суд Иудеи, сегодня был полупустой, что объяснялось как срочностью рассматриваемого дела, так и участием в заседании лишь членов Малого синедриона. Каифа встал со своего места и, важно расхаживая перед сидящими полукругом мудрейшими и старейшими представителями народа, начал допрос:

— Ты ли тот, кто называет себя Иешуа из Назарета, что в Галилее?

— Что в имени тебе моем? — отвечал Иешуа. — Ты знал, за кем посылал стражу. Зачем понапрасну спрашиваешь?

— Ты ли тот, кто называет себя Сыном Божьим? — воскликнул тогда Каифа.

— Я — сын своего Отца. А Господь Всемогущий — Он Отец и Создатель всякой твари, говорящей или немой, поклоняющейся в заблуждении идолам или Господу нашему. Как же я могу сказать иначе, чем ты говоришь?

— Ты — злодей! — вдруг закричал Каифа, указывая на арестанта пальцем. — Ты призывал разрушить Храм, где обитает сам Господь, так не смей поминать его всуе!

— Это неправда, — спокойно отвечал Иешуа. — Нигде и никогда я не призывал к этому, но то, что Храм истинной веры будет открыт всем народам, — это я действительно говорил.

— Ты смущал народ иудейский дерзкими проповедями, говорил о Царстве Божьем, которое якобы наступит на земле, учил о едином вселюбящем Боге!

— Каждый народ достоин тех богов, которых он сам себе выбирает. Но не тебе судить об этом, ибо высший суд — это дело Всевышнего, а не тех, кто, прикрываясь его святым именем, творит противные ему земные дела, — смело отвечал Иешуа.

— Однако есть люди, которые истинно свидетельствуют о том, что ты объявил себя царем иудейским и призывал к неповиновению Риму! — продолжал кричать Каифа.

— Я не знаю, кто эти люди и кого они слушали, но я никак не мог объявлять себя царем, ибо это не нужно мне. И до Рима мне нет никакого дела — я молюсь другому Богу.

— И какому же Богу ты молишься? — почти шепотом, источая злость, произнес Каифа.

— Богу-Отцу, он у нас всех один.

Иосиф из Аримафеи слушал его затаив дыхание. В тот момент он понял, что тоже готов сделать свой выбор. Он вдруг ясно увидел, словно в зеркале, всю подлость происходящего, и в его душе возник ужас от осознания того, что может случиться дальше. Иосиф отчетливо вспомнил слова великого иудейского законоведа Рамбама, записанные им в талмудическом трактате «Синедрион»: «Они (члены синедриона) должны быть твердыми в исполнении заповедей, критически относиться к себе и унимать свои страсти, и тогда они избегнут позора и дурной славы. Они должны обладать стойким сердцем, чтобы суметь отстоять справедливость и спасти притесненного от рук притеснителя…» И тут раздался громкий голос Каифы.

— Вызвать свидетелей! — приказал тот страже.

В зал заседаний ввели двух человек странного вида. Они были одеты как бродяги, но с сытыми лицами, на которых выделялись лишь бегающие плутовские глазки. Их можно было бы и не слушать — все было понятно заранее, а если и слушать, то лишь для того, чтобы снова и снова дивиться той степени подлости, до которой может пасть иной человек за деньги или в обмен на милость первосвященника. Они лжесвидетельствовали перед собранием мудрейших и старейших граждан своего народа о всяких преступлениях, якобы совершенных Иешуа, и утверждали, что тот достоин смерти. Иосиф даже не заметил, как среди обвинений появились вдруг заявления о хуле на римского кесаря и о том, что подследственный призывал не платить подати Риму, а также много другой неправды. Саддукеи были единодушны: подследственный виновен, следует предать его смерти, но через римскую власть. Так и было решено — утром отправить его в преторию, на суд к жестокому и беспощадному префекту Иудеи Гаю Понтию Пилату…

* * *