Она нравилась всем, до того была красива и независима. Мы и встречались втроем – я, Анна и Эльза. Только на выпускном вечере я вдруг понял, что у меня есть соперник – застал ее целующейся с нашим физруком. Я даже не пытался поступить в институт, ушел в армию. Анна с Эльзой стали студентками. Когда вернулся, опять началась эта странная дружба втроем. Ваша мама была крайне порядочным человеком, она никогда даже словом не обмолвилась, что Эльза, как у нас тогда говорили, «пошла по рукам». Я решил жениться на Анне, но тут вдруг Эльза стала проявлять ко мне повышенное внимание.
– И ты стал с ней спать, папа? Бедная наша мама! – Михаэль с упреком посмотрел на отца.
– Да. Я был, как говорят русские, на седьмом небе от счастья.
– Почему же ты на ней не женился?
– Эльза не хотела. Она почти пять лет «таскала» меня из рая в ад и обратно, держа на коротком поводке. Как говорила ваша мама, от меня остались только глаза и тощее тело. Анна всегда была рядом, за что я благодарен ей безмерно до сих пор. И именно Анна удержала меня от самоубийства, когда Эльза однажды объявила, что вышла замуж и покрутила перед моим носом кольцом на пальце. Эльза уехала с мужем в Белоруссию, а я сделал предложение Анне. Я долго еще был «болен» Эльзой Шторм, почти не прикасаясь к Анне. Ждал Эльзу. А ваша мама ждала меня. Наш брак мог бы считаться фиктивным, если б не ее любовь. Только года через два у нас сложилась семья. Но детей нам бог долго не давал.
– А твои приемные родители?
– Я вернулся из армии практически к похоронам папы Яна. Мама Клара пережила его на несколько лет. Перед смертью она рассказала мне о последнем деле отца – ограблении московского коллекционера Савушкина. И о том, где хранятся ворованные ценности. И взяла с меня слово, что, как только будет возможность, уеду в Польшу. Анна тоже мечтала об эмиграции. Но я не торопился. Отец Анны был готов нам помочь, работа в МИДе давала такую возможность.
– Так вот откуда такое поместье! Как же вам удалось перевезти золото через границу?
– Это отдельная история. Вся организация нашего отъезда целиком была на родителях Анны. Коллекция камней, украшения и яйцо Фаберже – главное ваше с Анкой наследство, как мы решили с вашей мамой, – вывезли с дипломатической почтой. А я до последнего дня все чего-то ждал. Наверное, возвращения Эльзы, – Казимир отвернулся от сына, чтобы скрыть слезы.
– Папа! Как ты мог, она так унизила тебя!
– Да. Я очень виноват перед Анной, очень! Практически все документы были оформлены, мы сидели на чемоданах, когда Эльза вернулась в Москву. Она была прекрасна! В это время ваша мама была беременна первенцем. Беременность протекала тяжело, сказывался возраст и не совсем крепкое здоровье. Она никогда не была красива, а в это время особенно. Я не оправдываюсь, нет! Я корю себя всю жизнь за этот свой безумный и подлый поступок. Но понимая, что дороги назад нет, и через два месяца мы уедем из страны навсегда, я вымолил одну встречу у Эльзы. Лишь одну ночь и половину следующего дня. После я попрощался с ней и попросил, чтобы она не приходила к нам до нашего отъезда. Мы уехали в положенный срок.
– Отчего умер наш старший брат?
– Наверное, виноваты в этом мамино постоянное волнение и дальняя дорога. Роды были тяжелыми. Анна еще накануне отъезда чувствовала себя плохо. Была подавлена, больше молчала. Мальчик умер сразу после рождения.
– А потом родились мы с Анкой…
– Да. Вторая беременность Анны стала для нас подарком небес! Никто не думал, что она умрет, дав жизнь Анке и тебе. Все шло нормально. Но в последний момент из нее будто ушли все силы. Она даже не успела посмотреть на тебя, только на Анку…
– Папа, когда я тебе сообщил о смерти Анки… ты как будто не удивился… прости…
– Ах, да… Предсказание цыганки. Очень давнее: «Твоя младшая дочь умрет нелепой смертью…» Я тогда еще подумал, что будет у меня еще одна дочь – у нас жила Ника, правда, о детях мы с ней не заговаривали… А выходит, Анка-то как раз и младшая, а старшая – Катя, моя дочь от Эльзы, – со слезами на глазах ответил Казимир Хмелевский сыну.
Глава 25
Шустов смотрел на руку матери, трясущую пузырек с валерьянкой над хрустальной рюмкой. Рядом, на мельхиоровом подносе, покрытом салфеткой с ручной вышивкой «крестиком», стоял хрустальный же стакан с водой. Его бесило это лелеемое матерью наследие предков: прабабка вышивала салфеточку, графин-то разбился, а вот рюмочка да стаканчик… Все сопровождалось ностальгическими вздохами и слезой из-под густо накрашенных ресниц. И молящими о помощи взглядами, бросаемыми матушкой на фотографию бабки и деда. Вот, мол, внучек ваш какой…
– Дед Арсентий в гробу бы перевернулся…
– Мам, не начинай, – Шустов равнодушно наблюдал, как мать проливает капли жидкости мимо рюмки.