Он стоял ко мне боком, ярдах примерно в двадцати, в окружении целой толпы дамочек в пышных юбках – одет, как всегда, щегольски, стоял, заложив большие пальцы за подтяжки. И еще Гейтс казался… каким-то униженным, что ли. Куда делась мальчишеская бодрость его жестов, а некогда оживленное лицо словно застыло, выдавая крайнюю степень напряжения. Мне страшно захотелось узнать истинную причину подобных перемен – было ли то сожаление об утраченной любви, боязнь разоблачения или и то, и другое вместе взятое. Я потянулся к очередному бокалу, и тут к сенатору подошла Шелковая Марш.
И на сей раз мадам Марш была в черном шелковом платье, искусно расшитом по такому случаю мелким бисером, со шлейфом и низким вырезом, позволяющим полюбоваться ее белоснежной фарфоровой кожей. Она носила черное, потому что знала: никакой другой наряд не позволит ей выглядеть бесценным произведением искусства, настоящей изящной статуэткой среди толпы разряженных, словно павлины, дам. Она подошла поздороваться с Гейтсом; тонкие черты лица под короной льняных волос так и лучились теплотой, искренностью и заботой.
Но тут она заметила меня, и словно лезвие гильотины сверкнуло в ее глазах, хотя улыбка на губах осталась.
Не сводя с нее глаз, я приподнял бокал с шампанским. То был вызов, а не приветствие. Она продолжала улыбаться, но рука, лежавшая на плече Гейтса, дрогнула. Что ж, начало положено, я доволен.
Она извинилась и отошла от Гейтса, тот по-прежнему меня не замечал. И вот через несколько секунд Шелковая Марш взяла с подноса пару бокалов и направилась ко мне, с хищным блеском в зеленовато-карих глазах.
– Мистер Уайлд! Не ожидала. Видеть вас здесь, такого нарядного, пришедшего почтить своим присутствием партию… Не могу удержаться от мысли, что мы рано или поздно станем друзьями.
Я взял бокал, но оставил это ее последнее предположение без комментариев.
– Ну, как продвигается ваше расследование? – милым голоском спросила она. – Как трогательно, что вы успели привязаться к этой семье. Проявляете такое участие, глубокую личную заинтересованность…
Я сверкнул глазами.
– А разве сами вы не проявляете личной заинтересованности, мадам Марш?
Смех выглядит особенно эффектно, когда у дамы такая белая и стройная шея, и Шелковая Марш слегка откинула голову, позволяя мне вдоволь полюбоваться этим приступом веселья. А затем, отсмеявшись, придвинулась поближе и зашептала мне на ухо:
– Может, и проявляла, но самым тривиальным образом. И при этом, надо сказать, повеселилась на славу. К тому же Ратерфорд Гейтс является большим моим другом, так что, должна признаться, я щедро вложилась в его материальное благополучие и успех на предстоящих выборах. Он замечательный человек, если узнать его поближе, и так много делает для процветания нашего чудесного штата. И мне невыносимо видеть, как он страдает. А потому я стараюсь делать все возможное, чтобы поднять ему настроение и укрепить дух в столь сложный и трагический момент жизни.
Я чувствовал ее теплое дыхание на щеке и подумал о ее визите на квартиру Вала той ночью. О мотивах убийства и целом хитросплетении лжи. Нет, не сходилось. Ничего тут не сходится. Если не считать завтрашнего отбытия в Канаду Делии с Джонасом, во всех других отношениях я ни на йоту не преуспел.
– Так, может, все же скажете, как продвигается дело? – проворковала она.
– Плохо. Да вы и без меня знаете.
– Что ж. Ничего не бойтесь, мистер Уайлд. – Мадам Марш коснулась моей руки, и мне показалось, что все тело, от шеи до ступней, пронзило чем-то холодным и скользким, как угорь. – Не сомневаюсь, совсем скоро ваше расследование закончится.
Миг спустя ее уже не было рядом. Она ускользнула, оставив у меня отвратительное ощущение своей правоты.
Следующие минут двадцать или около того прошли в созерцании непрестанного мелькания радостных лиц, кружения шлейфов и фалд фраков, пронзительного хохота и ощущения полного мрака. Все это переносилось бы легче с очередным бокалом шампанского. Но мне следовало проявить сдержанность. Ведь завтра на рассвете уезжают Джонас и Делия, и я должен их проводить. Я защитник. Слуга народа. И полицейскому надлежит выглядеть подобающим образом, а потому я должен приложить все старания.
Надобно убраться отсюда поскорей, а остальные пусть себе…
– Если б я знал, что ты будешь выглядеть так элегантно в этом тряпье, то пригласил бы тебя раздавать листовки.
На диван рядом со мной опустился Валентайн. И, разумеется, с полным бокалом шампанского и в самом приподнятом настроении. Ведь дела партии шли отлично. Пианист, похоже, взял перерыв, но в моей нише было по-прежнему уютно, к тому же совсем неподалеку находился стол с напитками. У меня тоже имелись свои приоритеты, как и у Вала.
– А я бы пригласил тебя отвалить куда подальше, – довольно грубо огрызнулся я.
Вал хмыкнул, продолжая разглядывать публику.