Тайна семи

– Вряд ли? – вскликнул я. – Господи, ты только послушай, дрянь, что говоришь! Работа полицейского наполовину состоит из догадок, затем сводится к поиску на улицах и доведению очевидного подозреваемого до скамьи подсудимых, а ты, не моргнув глазом, сделала из него убийцу!

Она покачала головой и прижала руку к затылку.

– Если б я добилась ареста Вала за убийство, то с тою же легкостью смогла бы добиться и его освобождения. Выкупить его или же выступить свидетелем его защиты. И он был бы страшно мне благодарен.

– Но его могли запросто приговорить к смертной казни.

– Если б Вала повесили за убийство, я бы оплакивала его. Но как-нибудь да пережила бы. А ты?

Шелковая Марш принялась заплетать волосы в косу. Делала она это неторопливо, словно давая понять, что разговор ей наскучил. Такое простое чисто женское занятие, так естественно она сплетала светлые длинные пряди волос. Другому бы на моем месте было бы приятно смотреть на нежные и ловкие движения ее пальцев. Но мне смотреть было страшно.

– Ты неописуемо жестока, – заметил я.

Пальцы ее замерли. Затем она бесстрастно уставилась на меня изумительными ореховыми глазами с маленькими голубыми искорками вокруг черных зрачков. И улыбнулась.

– Просто я деловая женщина. И вы, мистер Уайлд, очень и очень мешаете моему бизнесу. Я бы даже сказала, вредите ему.

Я поднялся, чтобы уйти. Теперь я знал, на что похожа глубинная и безмерная ненависть. Ребра ныли, голова гудела, кожу у шрама жгло – эхо прежних травм. Шелковая Марш потянулась к письму, я потянулся к шляпе, понимая, какой сложный, почти невозможный выбор мне предстоит сделать, и поражаясь тому, какие порой мысли приходят в голову. Никогда прежде мне с такой силой не хотелось совершить хладнокровное убийство.

– Что читаешь? – небрежно спросил я.

– Ратерфорд планирует снять свою кандидатуру с выборов. Ссылается на нервное истощение. Так что вся эта мышиная возня была напрасной. Что пошло не так? Ума не приложу.

Произнеся эти две последние фразы, она слегка вздрогнула, точно не ожидала, что они сорвутся с губ. Я улыбнулся.

– О, охотно объясню. Я засадил Гейтса за решетку в Гробницы, и это немного охладило его пыл. Членов партии он будет убеждать, что все это делается для их же блага. Но вряд ли они станут относиться ко мне благожелательней. Вот я и задумался: что бы такое сделать, чтобы они полюбили меня, как родного? И придумал. Тем или иным способом, невзирая на потоп, пожар, чуму или Таммани, я должен засадить тебя.

– В камеру Гробниц? Да это ты все разрушил, мерзкий маленький червяк! – злобно взвыла она, отринув показушную учтивость. – Он был единственным моим связующим звеном с Олбани. Ратерфорд был для меня бесценен. Его должны были переизбрать этой весной. Ты меня слышишь? И тогда бы я расширила свои связи, клиентуру, мою… Да как ты только посмел засадить его?

– Ничего, скоро сама узнаешь, как там, в тюрьме. В самое ближайшее время.

Этот последний выпад мог бы стать концом нашего разговора. Мне бы очень хотелось сказать, что я оставил Шелковую Марш с разъяренной улыбкой на губах и скомканным в кулаке письмом. Хотелось бы, чтобы последнее слово осталось за мной.

Но не вышло. Потому что одна загадка осталась неразгаданной. Не успел я опомниться, как мадам Марш укротила свою ярость, на губах ее заиграла насмешливая улыбка, она спрятала скомканное письмо в складках халата и снова принялась заплетать волосы в косу.

– Я одного не понимаю, – признался я. – Бирдсли и Макдивитт всегда были головорезами и приспешниками Малквина. Партийцы говорят, именно ты их рекомендовала. Так что именно ты должна была знать, где находились в последнее время Райты. После того, как я невольно выдал их местоположение, ты в любой момент могла послать туда Варкера с Коулзом, и они бы их схватили. Но вместо этого позволила им прятаться и дальше, до тех пор, пока партия не скажет своего слова. И ничего тем самым не выиграла, пошла на неоправданный риск и потеряла свои комиссионные. Почему?

Шелковая Марш закончила заплетать косу и перекинула ее через плечо, нежно поглаживая кончиками пальцев. Между четко очерченными бровями прорезалась тонкая морщинка, она явно размышляла о чем-то. И больше всего походила в этот момент на заблудившуюся девочку, неторопливо бредущую сырыми лесными тропинками в поисках нужного направления. При встречах со мной она напускала на себя этот вид неоднократно. Но я знал: это означает глубокое замешательство. Самое настоящее и непритворное. И я тут же насторожился.