Тайна серебряного зеркала

Штраус и Шлегель были закадычными друзьями. Оба были силезцами и знали друг друга с мальчишества. Их дружба стала в университете притчей во языцех. Штраус был почти таким же блестящим студентом, как и Шлегель, и соперничество между двумя земляками в борьбе за академические отличия не утихало ни на мгновение, что, впрочем, лишь укрепляло их дружбу, прибавляя к ней элемент взаимного уважения. Шлегель восхищался неизменной отвагой и вечной жизнерадостностью своего друга детства, в то время как последний считал Шлегеля, с его множеством талантов и многогранными знаниями, самым одаренным из смертных.

Друзья все еще работали вместе, один – корпя над анатомическим фолиантом, другой – держа в руке череп и отмечая на нем различные участки, упоминавшиеся в тексте, когда колокол церкви Святого Григория пробил полночь.

– Слышишь? – произнес Шлегель, захлопнув книгу и протянув свои длинные ноги к веселому огню. – Это же рождественская ночь, старый друг! Да не будет она последней, проведенной нами вместе!

– И да сдадим мы все эти проклятые экзамены до наступления следующей! – отозвался Штраус. – Но слушай, Отто: бутылка вина нам не повредит. Я как раз приберег одну на такой случай.

С улыбкой на своем честном южногерманском лице он вытащил из сваленных в углу грудой книг и костей бутылку с длинным горлышком, в которой был рислинг.

– В такую ночь лучше всего сидеть дома, – сказал Отто фон Шлегель, глядя на заснеженный пейзаж, – ведь на улице холод собачий. Твое здоровье, Леопольд.

– Lebe hoch![10] – отозвался его товарищ. – Воистину приятно забыть о клиновидных и решетчатых костях, пусть даже на мгновение. А какие вести от корпорации[11], Отто? Граубе уже дрался со швабом?

– Завтра дерутся, – ответил фон Шлегель. – Боюсь, нашему красоту-то попортят. Руки у него коротковаты. Впрочем, подвижность и навыки могут склонить чашу весов в его сторону. Говорят, его висячая стойка – это хорошая защита.

– А о чем еще новом говорят среди студентов? – спросил Штраус.

– Полагаю, ни о чем, кроме убийств, они не говорят. Но, как тебе известно, я в последнее время много работал и к сплетням особо не прислушивался.

– А у тебя было время взглянуть на те книги и оружие, которыми наш дорогой старый профессор был так поглощен в день, когда встретил свою смерть? Говорят, они стоят того, чтобы их увидеть.

– Я видел их сегодня, – сказал Шлегель, раскуривая трубку. – Рейнмауль, сторож, показал мне склад, и я помог ему развесить на многие из них бирки согласно оригинальному каталогу музея графа Шуллинга. На данный момент можно сказать, что в коллекции не хватает одного предмета.

– Не хватает! – воскликнул Штраус. – Это опечалило бы призрак старика фон Гопштейна. Он был ценным?

– Судя по описанию, это старинный топор со стальным лезвием и гравированной серебряной рукоятью. Мы обратились к железнодорожникам, так что его, несомненно, найдут.

– Полагаю, – отозвался Штраус, и разговор сменил тему.

К тому моменту, когда фон Шлегель собрался уходить, огонь уже начал гаснуть, а бутылка рислинга опустела.

– Брр! Ну и холодная ночка! – сказал он, стоя на пороге и закутываясь в плащ. – Но зачем ты надел шапку, Леопольд? Ты же не собираешься выходить на улицу, правда?

– Собираюсь. Я иду с тобой, – ответил Штраус, закрывая за собой дверь. – Что-то мне тяжеловато, – продолжил он, беря друга за руку и идя с ним по улице. – Думаю, от прогулки до твоего жилища на свежем морозном воздухе мне полегчает.

Пройдя по Штеффен-штрассе, двое студентов пересекли Юлиан-плац, ни на мгновение не прекращая обсуждать самые разные вопросы. Однако, когда друзья свернули на Гранд-плац, где было обнаружено тело Шиффера, они, разумеется, заговорили об убийстве.

– Здесь его и нашли, – заметил фон Шлегель, указывая на роковое место.

– Возможно, убийца и сейчас где-то рядом, – отозвался Штраус. – Давай-ка поспешим.

Развернувшись, оба уже собирались уйти, когда фон Шлегель внезапно вскрикнул от боли и наклонился к заснеженной земле.

– Что-то прорезало мой сапог! – закричал он.

Порывшись в снегу, он извлек оттуда небольшой блестящий боевой топор, сделанный, судя по его внешнему виду, целиком из металла. Топор лежал с лезвием, слегка повернутым вверх, из-за чего и порезал ногу наступившего на него студента.

– Орудие убийства! – выдохнул тот.

– Топор с серебряной рукоятью из музея! – вскричал Штраус в унисон.

Не было сомнений, что находка являлась и тем, и другим. Двух столь причудливых предметов оружия существовать не могло, а характер ран на телах убитых говорил о том, что их нанесли чем-то подобным. Совершив свое ужасное злодейство, убийца, очевидно, бросил топор, и тот все это время лежал, укрытый снегом, метрах в двадцати от места преступления. Невероятно, что сновавшие по площади люди до сих пор его не обнаружили; впрочем, снег был глубоким, а оружие лежало чуть в стороне от исхоженной колеи.

– Что нам с ним делать? – спросил фон Шлегель, держа топор в руке.

Заметив в свете луны, что лезвие повсюду покрывают бурые пятна, он содрогнулся.

– Отнесем его комиссару полиции, – предложил Штраус.