Тайна серебряного зеркала

Больше звуков снизу не доносилось, и Смит уже готов был вернуться к работе, когда ночную тишину внезапно разорвал хриплый крик, настоящий вопль – зов человека, потрясенного сверх всяких пределов. Вскочив из кресла, Смит уронил книгу. Он был человеком не робкого десятка, однако что-то в этом внезапном неконтролируемом крике ужаса заставило кровь застыть у него в жилах. Волосы молодого человека встали дыбом. В таком месте и в такой час вопль этот породил в его мозгу сразу тысячу догадок, одну фантастичнее другой. Стоит ли ему ринуться вниз или же лучше подождать? Как типичному англичанину, ему была ненавистна сама мысль о том, чтобы устроить сцену, а соседа своего он знал слишком плохо для того, чтобы вот так вот просто вмешиваться в его дела. Какое-то мгновение Смит стоял, охваченный сомнениями; он все еще колебался, когда с лестницы донесся быстрый топот и в его комнату ворвался юный Монкхаус Ли, полуодетый и бледный как смерть.

– Идем! – выдохнул он. – Беллингем болен.

Аберкромби Смит спустился вслед за ним по лестнице в гостиную, располагавшуюся прямо под его собственной; несмотря на то, что происходящее занимало все его мысли, Смит не мог не поразиться тому, что увидел, переступив порог. Ему еще никогда не доводилось бывать в такой комнате – скорее музее, чем рабочем кабинете. Стены и потолок были увешаны тысячей всевозможных египетских и восточных древностей. Жилище было сплошь уставлено высокими угловатыми фигурами с ношей либо оружием. Выше всех были статуи с бычьими, аистовыми, кошачьими и совиными головами и те, что изображали монархов с миндалевидными глазами и в змееподобных коронах, а также странных, похожих на жуков божеств, вырезанных из синего египетского лазурита. Гор, Исида и Осирис выглядывали из каждой ниши и смотрели с каждой полки, в то время как под потолком в двойной петле висел истинный сын древнего Нила – огромный крокодил с открытой пастью.

В центре этой удивительной комнаты стоял большой квадратный стол, усыпанный бумагами, заставленный флаконами и устланный изящными высушенными листьями какого-то растения, напоминавшего пальму. Все эти предметы были свалены кучей, чтобы расчистить место для саркофага, который, судя по пустому месту у стены, до этого стоял там. Мумия, жуткая, почерневшая и иссохшая, напоминавшая обгорелую верхушку шишковатого куста, лежала наполовину за пределами своего саркофага; ее похожие на когтистые лапы кисти и костлявые предплечья покоились на столе. К саркофагу был прислонен старый, пожелтевший свиток папируса, перед которым в деревянном кресле сидел хозяин комнаты; его голова была запрокинута, а широко распахнутые, полные ужаса глаза вперены в висящего под потолком крокодила; синюшные полные губы с шумом испускали воздух при каждом выдохе.

– Боже! Он умирает! – в смятении воскликнул Монкхаус Ли.

Это был стройный красивый молодой человек, с оливковой кожей и темными глазами, которые делали его похожим скорее на испанца, чем на англичанина, и кельтской экспрессивностью, столь резко контрастировавшей с саксонской бесстрастностью Аберкромби Смита.

– Думаю, всего лишь обморок, – отозвался студент-медик. – Просто помоги мне с ним. Бери его за ноги. Теперь на диван. Можешь отпихнуть ногой все эти деревяшки? Что за бардак! Теперь с ним все будет в порядке, если мы расстегнем ему воротник и дадим воды. Что он вообще делал-то?

– Не знаю. Я услышал, как он закричал, и побежал. Ты знаешь, что мы с ним очень хорошо знакомы. Весьма благородно с твоей стороны спуститься сюда.

– Его сердце стучит, как пара кастаньет, – сказал Смит, кладя руку на грудь лежавшего без чувств. – Как по мне, так его что-то до безумия напугало. Побрызгай на него водой! Ну и вид у него!

Лицо Беллингема действительно выглядело странно и чрезвычайно отталкивающе: и цвет, и черты его были совершенно неестественными. Оно побелело, однако белизна эта была не той, что присуща испугу, но совершенно бескровной, как у брюха палтуса. Беллингем был очень толстым, однако создавалось впечатление, что раньше он был гораздо толще, ведь его испещренная сетью морщинок кожа обвисала складками. Короткие каштановые волосы стояли на его черепе дыбом; пара больших сморщенных ушей торчала по бокам. Серые глаза были по-прежнему открыты; расширенные, полные ужаса зрачки не двигались. Осматривая его, Смит понял, что никогда еще не видел выражения столь животного ужаса на человеческом лице, и задумался о предупреждении, услышанном из уст Хейсти часом ранее, уже с большей серьезностью.

– Что, к дьяволу, его так напугало? – спросил он.

– Это все мумия.

– Мумия? Каким образом?

– Я не знаю. Она гадкая и жуткая. Хотел бы я, чтобы он ее выбросил. Он меня так пугает уже во второй раз. Прошлой зимой было то же самое. Я нашел его точно таким же, а перед ним была эта кошмарная штуковина.

– Тогда зачем ему мумия?

– Ну, он чудак, видишь ли. Это его хобби. Он знает об этих вещах больше, чем любой другой человек в Англии. Лучше бы не знал! Ах, он начинает приходить в себя.