Тайна смуты

Очнулся Тарас в мешке скукоженным. В голове гудело, шею ломило. Стал туго соображать Тарас, что же ему на голову такое тяжелое с неба упало. Выходило не иначе как – пал кулачище того верзилы, что потеху предложил. А тут и голос его послышался:

– Ага! Зашебурстилси варабей. Вынаем.

Тут бы и слопать мигом тайное послание Воротынского, да куда там – и руки связаны, и рот тряпицей забит так, что не выплюнуть!

Сильные ручищи – да не две, а четыре! – вынули Тараса из мешка, усадили на что-то.

Тарас огляделся. Вокруг полумрак, только прозрачные полотнища света косо стоят из высоких, узких окошек. Огоньки немногих свечей как на воздусях парят. Да тепло не от свечей – натоплено вблизи печным жаром. А по стенам и столбам вздымаются к высоченным сводам святые образы. Стало быть, в большой и тёплый храм Тараса принесли в мешке, а не сразу – в подвальный застенок, и то слава богу!

– Орать да махаться не станешь? – гулким шёпотом вопросил верзила.

Державший Тараса с левой стороны молчал.

Тарас покивал головой.

– Ну, добро! Ты на нас не серчай, ва-аробух, – добродушно рокотал верзила с самым ясным московским выговором. – Толковать с тобой да всё разъяснять да и ловить па-атом – заминка бы долгая вышла. Сам все смекнёшь тут разом. Сейчас с тобой святейший гаварить станет.

И вынул кляпицу изо рта Тараса. А тогда левый живо снял путы с его рук.

И вдруг зрит Тарас: будто прямо со стены сходит некий святой в белой куколи и движется навстречу.

Поимщики ринулись с лавки ниц. А Тарас оцепенел, разинув рот.

– Здоров будь, старый знакомец! – ласково обратился патриарх к Тарасу.

– Батька святейший! – ахнул Тарас и тоже бухнулся лбом в пол пред Ермогеном.

– Волю даю, ребятки, – рек святейший поимщикам. – Идите с Богом! Благодарю, что не пришибли козачка… Теперь оставьте меня с ним.

Поимщики исчезли в сумраке, а Тарас из-под благословения святейшего будто воспарил на воздуси и невесомо опустился на скамью.

Святейший присел рядом.

– Ты на ребят зла-то не держи… да вижу, что и нет его в тебе на корню, – так же ласково рёк святейший. – Час дорог. Ухо теперь навостри. – Чуть приклонился святейший к Тарасу и заговорил повелительно: – Речено мне, по молитвам, отцами, – и святейший перстом в высь указал, – ты нынче един и есть, козачок, кому по силам доставить сие мое послание в Троицу, архимандриту её, Иоасафу. Вот оно! Тотчас и возьми.

Тарас невольно взял то, что не издали протянул ему святейший – на ощупь такая же трубочка, что теперь у него к копчику прилипши сидела.

Тут бы и воспарить Тарасу – не только к стенам Троицы, а и в саму Троицкую обитель его посылают! И кто? Сам святейший! Его-то молитвами сквозь стену пройдёшь! А уж в Троице не только рукою, а самим дыханием подать и до «зеницы ока», Елены свет-Никитичны!

Да только, напротив, так сердцем и упал Тарас, весь похолодел – и не медля, как на страшной исповеди, признался святейшему в том, в чем, по присяге, никому нельзя было признаваться:

– Так я ж, отец святейший, уже одно везу! Да вот только – проклятому ляху Сапеге!

– И то мне ведомо, – кивнул, ничуть не дивясь, святейший. – Так я и не воспрещаю. Вези. Долг есть долг. А Господь рассудит. Вези оба послания, а на месте смекнешь, какое первым отдать. Не перепутай только!

Совсем растерялся Тарас. Святейший прозорливо присмотрелся к козаку.

– Слыхал я, ты уж немало по Руси проездился, – вновь заговорил патриарх Ермоген. – Переведи-ка дух и расскажи словом кратким, что видал… имеем час, покуда тебя не хватятся.

А Тарас только и умел – что кратким словом. Так и поведал о своих скачках по дорогам.

– Ездил ты ездил, а вроде как самой Руси на её месте не видал, – вздохнул святейший. – Где ж она теперь, Русь?

– Не ведаю, отец святейший, – невольно вздохнул Тарас.

– Али нет больше Руси? – вопросил патриарх.

Тарас оцепенел, не зная, что и ответить.

– Внимай-ка мне, Тарасие, и разумей, – возвысил голос святейший, и слабое, но ясное эхо гласа его вернулось от стен и столпов храма гулким пологом. – Русь нынче есть. Русь лишь там и есть, где хоть бы двое соберутся во имя Господне. Вот как мы с тобой. Ради спасения веры и земли нашей собрал нас Господь – значит, во имя Господне! Вот здесь с нами и есть Русь. Да вот еще – там, где истинной любовью, а не корыстью хоть бы две души связаны… И в обители Троицкой, где стоят крепко против новой орды-то и молятся за Русь. Вот там Русь тоже есть. Может, вся она там и есть, коли более её нигде нет. Вот и разумей… А вся-то наипервейшая и коренная Русь уже там! – И святейший указал перстом в храмовый свод. – Там, где преподобный Сергий со ученицы уже срубили себе на полянах, в обителях Господних, новые келлии! Там, где благодать и простор вечны да необозримы. А здесь-то при нас, грешных, лишь остаток Руси… Вот, чтобы тебе, козаку, было понятно: одни ножны от сабли остались… Разумей. Однако ножны соблюсти нам надо – вдруг грядет день, когда Господь в наши ножны снова вложит саблю? Разумеешь?

– Разумею, отец святейший, – отвечал Тарас, хотя собрать все слова патриарха ни в голове, ни в сердце был не в силах.