Тайна смуты

– Да то и без вылазки всем видать, – махнула ручкой Елена. – Вон какую силищу нагнали! Так ежели теперь умереть – то вместе с тобою! Вместе с тобою тут и погребут – вот радость-то, другой не нужно!

Потерялся Тарас от таких слов. А Елена перекрестила его, тотчас вся прижалась к нему ровно на миг и глазу-то не приметный— и тотчас отпрянула, как испугалась… И бледные щеки её вдруг запылали огнём!

– Под епитимью тут с тобой лясы точу! – вдруг строго свела она бровки, чтоб и себя в руки взять. – Ищи себе сам дело, коли в храме скрываться стыдишься. Только слово отца Иосафа помни – то послушание! С Богом, Тарасушка! А мне пора.

Так и нырнула в сумрак притвора и в пение, наполнявшее храм. Сама и тяжёлую дверь за собой дёрнула.

Тогда, утратив взором Елену, заполонявшую и его сердце, и весь мир, тот самый мир и увидел наконец Тарас – увидел то, что делалось в измученной осадою святой обители. Зимы в ней как будто не бывало. Будто так и стояла в ней поздняя слякотная осень без снега – так черным-черно было внутри стен. Вся обитель здесь казалась закопченной утробой огромной печи. Ляшские ядра, прилетавшие из-за стен, тщетно искали, что бы ещё поджечь, что бы ещё разрушить. Все деревянные строения внутри уже давно сгорели или по злой вражеской воле, или на дрова пошли. Холопы, защищавшие обитель, теперь выскакивали из множества нарытых ими землянок – единственных мест, где горячее ядро могло собрать свой смертный урожай. Однако ж и ядра летели кое-как: знать, пушкари панов Зборовского и Лянцкоронского только-только закатили верховую артиллерию на шанцы и теперь пристреливались, иные ядра перекидывая через всю обитель. Да и сами холопы не то чтобы не боялись ударов, а как будто и не спешили никуда. Однако, если приглядеться, понятно становилось, что от голода все вялые. Движение на стенах тоже было подобно вялому копошению черных мух или же муравьёв на куче в холодный день. Как вдруг устремлялись такие защитники в свои молниеносные, успешные вылазки, уму было непостижимо!

Рыхло вышел из каменного братского корпуса, вслед за высыпавшей и спешившей на стены монастырской братией, прямо весь собою князь в богатой сряде и даже с перначом в деснице – сей сытый и даже немного пьяный. То и, правда, был князь Григорий Долгорукий, смутьян «Вологду пропивший», однако ж воевать при случае умевший и к врагу за лучшей долей не перебегавший. Он посмотрел на небо, посмотрел, что ему делать, переложил пернач в шуюю, правой перекрестился и вернулся в корпус, уразумев по артиллерийской погоде, что приступа с кондачка не будет (а то бывало, когда подошедшие маршем вороги шли тотчас же в наскок во хмелю) и своих детей боярских стоит пока поберечь.

Стал решать Тарас, что делать и ему. Ядра, ложившиеся в изрытую и растоптанную грязь, проносились по ней огненными бесами – злобно, зычно фырчали и откидывали себе вослед долгие хвосты дыма и пара. Многие мужики уже трудились тем, что подхватывали с земли остывавшие ядра и, пошатываясь, несли их на стены – возвращать хозяевам. Своих припасов-то в обители, превратившейся в неприступную крепость разве что волей Божьей да молитвами преподобных, оставалось с гулькин нос.

Прикинул Тарас, что в таком простом деле и он может пригодиться, хотя бы к стене ядра поднося… Увидел в грязи дымившуюся тыковку – и ринулся к ней. Да только нагибаться стал, как звонкий голосок ему в уши ударил:

– Ожгись, ожгись, дядя!

Тарас поднял голову и оцепенел. К нему присоседилась девчушка лет двенадцати.

– Ты ж ее сначала вот так, дядя! Горяча покуда!

И девчушка стала кидать на ядро холодную грязь.

– Да кто ж ты такая?!

– Варварка я, – отвечала девчушка, не поворачивая головы.

– Батька-то где? – невольно пугался за нее Тарас.

Тут она оторвалась от дела и подняла на Тараса личико. Щеки её были уж давно иссечены вылетавшими из-под ядер камешками. Иные царапины зажили. Не первый день катала она ядра.

– А тятю ляхи порубили, – с гордым покоем в сердце ответила, вся распрямившись, Варварка. – Да и он троим успел головы свернуть. Мужички видели… А мамка, – упредила она думу Тараса, – вон в Троице при батюшке Сергии молится. Не страшно тут.

– Отошла бы ты от греха хоть под стену. Мамка ж не наплачется, коли тебя стрелой сорвет!

«Стрелами» в ту пору называли пушечные ядра.

– Как сорвет? Батюшка Сергий-то не даст, – уже вослед Тарасу удивилась девчушка.

Тарас уже подхватил с земли ядро и спешил к стене с ещё горячей смертоносной тяжестью. Простое предчувствие дохнуло ему в спину и остановило. В обнимку с ядром повернулся Тарас глянуть ещё раз на девчушку. И правда! Варварка уже кидала грязь на новое ядро, остужая его и сбивая в сторону пар. Обжигалась, тут же студила ладошки и пальчики грязью… натужилась и покатила ядро, глазом не поводя на смерть, свирепо свиставшую возле нее и над её головкой, закутанной в серый шерстяной платочек.