Тайна Сорни-най

«Нет! Я не медвежонок! — закричал я. — Я — человек! Это малица моя из шкур. У нас все из шкур, много зверей в тайге».

Горит огонь. Летят искры. Вдруг дедушка снова заговорил не сказочным слогом, а как обычно:

— Издревле в наших лесах соболи, белки, горностаи, выдры, росомахи, лисицы, медведя много…

Даже речной бобер есть в мансийской тайге. Он так же, как тысячу лет назад, острыми зубами валит столетние сосны, строит плотины, любуется на озеро, обжитое его бобровым семейством. Говорят, в других местах бобер исчез. Каким чудом сохранился он в мансийской тайге? Может быть, наказал так сам Эква-пыгрись?

Настанет новый век. Об Эква-пыгрисе уже никто не вспомнит. Не разучится ли бобер быть мастером? Не замолкнет ли охотничья песня? Может, она по-новому зазвучит?

Дедушка замолчал, задумчиво вглядываясь в огонь.

Мысли черные гони,
В них не сыщешь прока.
Имя доброе храни
Как зеницу ока.
Береги,
           как сына мать
Бережет от века.
И нигде
            не смей терять
Званье человека.

ЭКВА-ПЫГРИСЬ ПРИВОДИТ РЫБ

Доехал Эква-пыгрись до моря. Посередине моря стоит стол. На столе лежат палочки, дощечки. Эква-пыгрись рассматривает их, как будто считает. А на дощечках рисунки, волшебные знаки жизни. Читает их Эква-пыгрись и поглядывает под стол.

Под столом живая вода. А в воде новая жизнь, новая сказка. Рыбы плавают. И захотелось Эква-пыгрисю поплавать с рыбами. Достал юноша из кармана шкурку щуки, натянул ее на себя и нырнул в море. Увидел маленькую щуку, та отпрянула от него и стрелой в сторону. Он догнал ее. Та в испуге раскрыла пасть и замерла в ожидании смерти. Эква-пыгрись ласково обратился к ней:

— Чего ты испугалась? Поплывем вместе.

Рыба удивилась: впервые она видела миролюбивую щуку. Поплыли вместе, подружились. Разные рыбы круглыми глазами глядели на безобидных щук, приближались к ним и плыли рядом дальше.

Удивился даже сам граненый осетр мирной щуке и тоже поплыл вслед. И серебряная, сияющая нельма составила компанию. Косяки язей, сырков, муксунов потянулись за щуками…

Долго ли плыли, коротко ли плыли — видят берег. На берегу люди. Одежда их протерта, дырява. Лица изможденны. Руками, съеденными холодной водой, тянут они невод.

Эква-пыгрись снимает шкурку щуки, выходит на берег.

— Пася олэн![15] — обращается он к рыбакам.

— Пася, пася! — приветливо кивают рыбаки. — Пумасипа, ятил пыг![16] Спасибо, наш богатырь, за рыбу, которую ты привел. Отныне наш стол будет богатым: и жирным осетром, и нежной нельмой, и муксуном, и сосьвинской селедкой, тающей на языке. Пумасипа тебе! Много раз спасибо!

Ты человек.
И этим ты можешь гордиться:
Все земные заботы
Лежат у тебя на плечах.
Слышишь звонкие всплески?
Это рыба в воде нерестится.
И выходит медведь на поляну.
И счастливые птицы кричат.

…Утро. Я чувствую, что уже настало утро, хотя в нашей избушке еще темно. Но я вижу, как сквозь ледяное окно пробивается тусклый свет. Наше окно вместо стекла заставлено льдиной. Днем льдина неплохо пропускает свет. Дедушка говорит, что льдина лучше стекла — дешевле, теплее и не замерзает. Когда льдина покроется инеем, то его соскабливают, и она становится совершенно прозрачной. А стекло на большом морозе обмерзает так, что его не отскоблишь. Если льдина сделается слишком тонкой, ее всегда можно заменить.

В чувале еще не играет огонь. Холодно. Встает бабушка. Скрипит дверь, и вдруг, как в сказке, в избушку льется свет. «А-а, — догадываюсь я, — это Анеква открыла трубу чувала». Чувал на ночь закрывают куском дерна на длинной палке. Бабушка разводит огонь. На крюк, прикрепленный к длинной палке, висящей поперек трубы, бабушка вешает чайник.

Анеква внимательно осматривает нашу обувь, которую вчера вечером она вывешивала сушить. Обувь наша состоит из меховых чулок и кисов. За ночь шкура на меховых чулках твердеет, съеживается. Руки бабушки — мастерицы. Они мнут, мнут шкуру, и меховые чулки снова, как в сказке, мягкие, нежные, теплые. Потом Анеква кладет в кисы сухую травку. Эту травку тоже она запасала. Осенью, когда трава созрела. Травки на целую зиму много нужно. Травку часто меняют в кисах. Свежая, тонкая соломка шевелится и дает меху тепло. А бабушка хочет, чтобы нам с дедушкой было тепло. И делает свое дело не только по обязанности, а так, по доброте своей.

«Человек должен знать не только свои права, но и обязанности», — любил говорить дедушка.

Я знаю обязанность Анеквы — вставать первой по утрам, растапливать чувал, готовить обувь… Это обязанность всех женщин, и придумал ее не дедушка, идет это еще со сказочных времен.

Мне жалко бабушку. Утром очень неприятно вылезать из-под теплых постельных шкур. Холодно. Но что поделаешь, раз такой обычай, что женщины должны вставать первыми…