Тайна старого грота

“Цыц, старая кляча, а то видгепаю. Что ж мене вокруг тебя гопак выплясывать? Ушицу наваристую, любишь. За обе щеки, как солдат Швейка, уплетаешь, за уши не оторвешь, поэтому помалкивай. А нет, так, и торгуй бычками и барабулькой на рынке. Не зли меня, последней радости и утехи хочешь лишить. Выкусишь”.

Уху она действительно обожала, но все же, напомнила: «Лучшая уха их петуха». Обожал ли бравый солдат Швейк уху, супруги не знали. Алексей Георгиевич приплел его для красного словца, полагая, что в холодных и сырых окопах, голодные солдаты горячую ушицу съели бы за милую душу.

Волох вышел из машины. Разгладил рукой выгоревшие от зноя рыжеватые казацкие усы. На водяной глади показался огненно-красный край выплывающего из глубины моря солнца. И сразу к берегу по мелкой зыби протянулась широкая багровая дорожка. «Знатная будет погода, – подумал он. – Значит, и клев хороший ожидается”.

В предвкушении удачной рыбалки, Волох достал из багажника резиновую зеленоватую лодку и насос-лягушку. Накачал лодку и с каменистого берега опустил ее к воде. Затем взял две удочки, садок и сумку с провиантом. Спустил лодку на мелководье, сел в нее и оттолкнулся от засевшего в воде, обросшего водорослями и ракушками мидии, валуна, веслом.

Греб умело, без лишних брызг, взирая на отдалявшийся усыпанный выбеленными камнями берег. На возвышенности за старым полуразвалившимся от дождя, талой воды и ветра гротом в зарослях камыша притаилось озеро. А далее небольшой бор с соснами, дубами и кустарниками боярышника, терновника и шиповника. Он вспомнил, как поздней осенью, собирая лесные ягоды, он набрел на семейки грибов с пепельными шляпками на белых хрупких ножках, метко названные за сходство с грызунами «мышатами». Собрал килограмма три. Серафиме они пришлись по вкусу и в маринованном, и в жареном виде.

С правой стороны в сиреневой утренней дымке над городом возвышалась гора Митридат, а слева, затаившаяся среди холмов, поросших мелколесьем, полуподземная крепость – форт Тотлебен с вдавшимся в залив минным причалом. По курсу виднелась коса Тузла, мимо которой по Керченскому проливу вереницей на встречных направлениях шли сухогрузы, танкеры, балкеры, сейнеры и другие суда. А далее смутно в размытых очертаниях угадывался таманский берег.

Для бывалого рыбака – трал-мастера Волоха, за три десятка лет избороздившего на траулерах и сейнерах моря и океаны, намотавшего на гребные винты сотни тысяч миль, в Черном и Азовском морях, все было знакомо и дорого. А уж прибрежные воды, рельеф дна был известен без эхолота и лоций. Для несведущего человека все одно, где бросить якорь, а Алексей Георгиевич, памятуя прежние выходы в море, знал, в каких местах, какая рыба водится: где бычок-кругляш, а где песчаники.

В некоторых местах может подцепиться сарган или камбала-глосса. С кефалью дело сложнее. Было время, которое хорошо помнят не только старожилы, когда кефаль шла косяками вдоль берега, сопровождаемая дельфинами. Для них это было настоящее пиршество. Нынче оскудело море: хамса, тюлька и килька пошли на убыль, единственная утеха для заядлых рыбаков – бычки. Сказывают бывалые рыбаки и ученые из ЮгНИРО, что гребневик завелся и все погубил. Только ли в гребневике дело?

Отплыв от берега примерно четверть мили, Алексей Георгиевич сбросил якорь на капроновой веревке. И когда тот достиг дна, прикинул – метра четыре будет. Наживил крючок и свесил за борт садок из зеленой рыбацкой сети. Бычок брал вяло, и тогда он сменил еще два места, пока не набрел на песчаное дно в обрамлении зеленовато-бурых водорослей. Интуиция его не подвела – клев начался отменный.

Он едва успевал снимать с крючков бычков-кругляшей и насаживать наживку: креветок, кусочки мяса. Конечно, бычок отлично идет на мидию, но она плохо держится на крючке, поэтому Волох предпочитает традиционную наживку.

За час он выловил килограмма три бычков, не считая мелких, которыми потчевал бакланов и чаек, неотступно следовавших за лодкой. Они схватывали подброшенную рыбешку на лету и с радостными криками садились на воду, поджидая следующего угощения. Клев ослаб, и Алексей Георгиевич решил сменить место. Он потянул из воды веревку с якорем, но тот вдруг за что-то зацепился. “Вот досада, – подумал рыбак.– Только на днях хороший якорь в кузнице отковали за бутылку водки. Неужели, придется его оставить на дне? Зацепился, наверное, за камень, либо какой-нибудь хлам, которым загажено море”.

С такой потерей он не мог смириться и поэтому прибавил усилия. Якорь пошел, веревка под тяжестью натянулась как струна. Волох наклонился к воде, чтобы вытащить якорь, и вздрогнул – из глубины к поверхности медленно двигалось чье-то тело. Преломленный в голубоватой воде солнечный луч осветил женскую голову с черными нитями волос. На ухе блеснула серьга, на шее – красный шарф и туго стянутый провод, обрывки белой ткани и обнаженная грудь…

Веревка выскользнула из его разжатых ладоней.