Бухарев смотрел на Графа бессмысленным взглядом. Граф, словно наслаждаясь его растерянностью, немного подождал и крикнул:
-- Или мне сказать, сука?! Бухарев вздрогнул, проглотил слюну:
-- Я сам скажу. Все скажу...
21. Витькин ключ
Проня Тодырев никак не мог сообразить, чего добиваются от него Маркел Маркелович Чернышев и милицейский начальник с большими звездами на погонах. Он вовсе и не знал, что ключ в чемодане лежит. Когда тот вывалился вместе с кирпичами, сам удивился. Оттого и сказал вслух, что ключ Витькин. И чего Маркел Маркелович так взбеленился, будто зык его укусил или шлея под хвост попала? Вон что-то нашептал милицейскому начальнику, и у того лицо стало сердитым, точь-в-точь как у давнишнего участкового милиционера Николая Ивановича перед "показательным трибуналом". Аж сердце холодом защемило -- до сих пор этот позорный "трибунал" помнится. Видать, начальник -- не тот молоденький следователь. Ему не соврешь про некрасивый почерк, сам записывает. И на того не похож, с усиками, какой помог со Столбова полсотни на "Раковые шейки" выжать -- вон как ежовыми колючками наставил брови, того и гляди уколет. Этот сочувствовать, как тот, с усиками, не будет. Этот упечет в каталажку за милую душу. Прицепился с вопросами, как репей к Степкиным штанам. Вот опять спрашивает, видел ли раньше этот ключ. Если видел, у кого? Проня безнадежно вздохнул, хмуро ответил:
-- Видел, у Витьки Столбова.
-- Это мы и без вас знаем,-- будто отрубил милицейский начальник. Лицо его стало еще строже, и Проню совсем уж всего обожгло ознобом, даже спина покрылась холодным потом.
-- Прокопий! -- строго сказал Чернышев.-- Не кати бочку на Столбова. Говори правду -- с тобой не в бирюльки играют.
-- А чо мне играть?
-- Где, когда и у кого видел Витькин ключ?
-- Ну, у мужика одного видел.
-- Где? Когда?
-- В райцентре. В тот год, когда колодец засыпали,-- Проня поправил сползающую с плеча тельняшку, для убедительности добавил: -- Вот эту рубаху он мне подарил.
Чернышев зло покосился.
-- Не крути. Рассказывай, как на духу! Иначе за сокрытие преступления в тюрьму сядешь.
"Загибает Маркел Маркелович. Не те времена, чтобы за разные пустяки в каталажку садить. Хотя черт их знает... Вон у милицейского начальника какие большие звезды на погонах, да еще по две на каждом. Власть, должно быть, у него немалая. Может, чего доброго, и засадить..." Проня опять вздохнул:
-- А чо крутить. Все, как ясный день. В ту осень телка ногу сломала, пришлось прирезать. Поехали с бабой в райцентр, мясо продали. Она десятку на рубаху сунула. А чо такое для меня десятка? Пошел по ларькам смотреть, этот мужик и подвернулся. Он у нас на уборочной работал, из города присылали его. Как-то в Ярском с ним доводилось выпивать, навроде знакомые были. Вот у ларьков и подвернулся он мне. Говорит, бери бутылку белой и бутылку красной, закуска есть, а рубаху я тебе матросскую бесплатно дам, ей износа не будет. Подумал: чо от такой дурнинки отказываться? У него машина возле базара стояла, закрылись в кабину и выпили обе бутылки. Закуску он из-под сиденья доставал, там я и видел Витькин ключ.
-- Что ж ты Столбову не сказал об этом, когда он у тебя ключ спрашивал? -- снова вскипел Чернышев.
-- Когда Витька справлял с меня ключ, я его еще не видел у того мужика. Да и чо на хорошего человека говорить. Он же рубаху мне подарил, а Витька из-за ключа не обеднял.
-- Подарил! -- Чернышев сердито сплюнул.-- За твои деньги.
-- Деньги же мы вместе пропили, а рубаха крепкая. Сколь годов таскаю. Да и закуска, куда ни кинь, его была.
-- В какой машине пили? -- спросил подполковник.
-- Не помню,-- попытался увильнуть Проня. И опять взбеленился Чернышев:
-- Зло на Столбова вон сколько времени помнишь! Говори всю правду, добром тебя просят..
Проня чуть не до ушей втянул голову в плечи:
-- Машина ЗИЛ, почти новая.
-- Кабина какого цвета?
-- Кто его знает, как тот цвет называется.
-- Как -- кто его знает?...-- подполковник строго посмотрел на Проню: -- Вы что, дальтоник? В цветах не разбираетесь?
-- Разбираюсь мало-мальски.
-- Так какой же была кабина: зеленой, синей, красной?
-- Не зеленая, не синяя и не красная. Навроде желтой, только не совсем. Вот когда у моего пацана Степки живот схватит... Как тут культурно сказать? -- Проня пожал плечами: -- Детского помета, что ли?...
Чернышев, чтобы скрыть внезапную улыбку, отвернулся, заходил по кабинету широкими шагами, приговаривая:
-- Ах, культура ты, культура. Не сносить тебе головы, голуба ты моя. Годов тебе уж не мало, а разуму -- что у твоего Степки,-- и, остановившись против Прони, спросил в упор: -- Когда ты, Прокопий Иванович, только за ум возьмешься? Сколько уж времени я тебя к настоящей жизни тяну, на бульдозериста с грехом пополам выучил, думал, поймешь, человеком станешь, а ты ничего не понимаешь.