Тайна старой монеты

— В средние века в Европе он был почти неизвестен, — объяснил профессор. — Италия, Франция, Голландия не поддерживали экономических связей с Оттоманской империей, в состав которой вошла Лидия. Поэтому европейские страны не располагали надежным способом проверки подлинности монет, что в свою очередь способствовало активизации фальшивомонетчиков, несмотря на ужесточение карательных мер против них. Достаточно сказать, что в бухгалтерских книгах немецких монетных дворов существовала специальная статья расходов на сооружение печей для сжигания фальшивомонетчиков. Во Франции и Голландии тоже имелись способы расправы с ними. А если уж говорить о временах инквизиции, когда основным постулатом было: «Чем ужаснее преступление, тем меньше требуется улик для расправы», то можно себе представить, каково тогда было и фальшивомонетчикам. В те зловещие годы не обязательным было найти у кого-нибудь поддельную монету. Достаточно, если кто-то скажет: «Я видел у него фальшивую монету», — и судьба несчастного была решена. Дикие пытки делали свое дело. Несчастный признавался, даже если был невиновен, а признание — это, по средневековому праву, царица доказательств.

Телефонный звонок прервал рассказ. Зарецкий снял трубку, и тотчас появившееся на лице профессора недоумение сменилось растерянностью. Он извинился перед гостями и сказал, что вынужден покинуть их.

— Случилось что-нибудь Александр Васильевич? — спросил его Петрунин.

— Андрей... Его задержали... Звонили из милиции... Я еду туда. Прошу вас, оставайтесь здесь.

— Может, с вами поехать? — предложил Мезенцев.

— Нет, нет. Я сам. Не беспокойтесь, пожалуйста. — Он оделся и стремительно вышел из квартиры.

Воцарилось неловкое молчание, которое нарушил Мезенцев.

— Здесь какая-то ошибка, не иначе. Мальчик прекрасно воспитан... ну и...

— Что ж, по-вашему, прекрасное воспитание исключает правонарушение? — перебил его Петрунин.

— Несомненно. Человек, если хотите, рождается чистым. Он чист, как лист бумаги, записи на котором делают воспитатели.

— О, да вы последователь Руссо! — рассмеялся Петрунин.

— Я высказываю свое мнение, — поджал губы Мезенцев.

— По мне, — вступил в разговор Барабанов, — все зависит от конкретной обстановки, которая порой сама провоцирует совершение преступления.

— Позвольте с вами не согласиться. К примеру, — Мезенцев на мгновение задумался, — лежат ценности, а охраны нет. По-вашему, в такой ситуации преступление неизбежно?

— А как же! Всегда найдется человек, который эти ценности прикарманит.

— Вот именно — найдется, — торжествующе произнес Мезенцев. — А найдется не кто иной, Владимир Константинович, как человек, не получивший должного воспитания.

— Вы, Игорь Павлович, не учитываете тех свойств человеческой натуры, которые передаются генетическим кодом, — заметил Петрунин.

— По-вашему, выходит, что поведение каждого человека запрограммировано от рождения? — спросил Мезенцев.

— Конечно.

— Пожалуй, Виталий Николаевич, вы правы, говоря о наследственности, однако убежден, что решающую роль все же играет обстановка, — стоял на своем Барабанов.

— Ну нет, — ринулся в бой Мезенцев. — Жестокость, мстительность, жадность, эгоизм, карьеризм, которые приводят к преступлению, появляются лишь в процессе воспитания.

— Ради бога, не надо, Игорь Павлович, искать корень всех зол в семье, в школе, в коллективе. Надоели эти разговоры, — сказал Барабанов с некоторым раздражением.

— Совершенно верно. Хватит все взваливать на коллектив, на общественность, — поддержал Петрунин. — Пора самого человека видеть. Если человек родился человеком, то он им и останется. Недавно мне довелось где-то вычитать любопытный факт. В конце прошлого века в Штатах один исследователь решил проследить родословные нескольких семей, которые ведут свое начало от некоего Джонсона. Так вот, среди семисот девяти потомков Джонсона он обнаружил, — Петрунин сделал паузу и обвел взглядом присутствующих, — семьдесят шесть каторжников, сто двадцать восемь проституток, восемнадцать содержателей притонов и свыше двухсот нищих.

— М-да, интересно, — задумчиво произнес Барабанов. — Но согласитесь, Виталий Николаевич, довод ваш все же шаток, потому что, я вот сейчас прикинул, около трехсот потомков Джонсона ни в чем предосудительном замечены не были.

— Хорошо, пусть так. И все же, если считать, что все нравственные качества человека лишь от среды и воспитания, то и совесть, например, следует рассматривать как продукт воспитания. Не так ли? — обратился Петрунин к Мезенцеву и, не дождавшись ответа, продолжил: — Выводы очевидны: хорошо воспитанный человек обладает высоко развитым чувством совести, человек же вовсе невоспитанный или воспитанный плохо этим чувством не обладает. Согласны? — Он опять обратился к Мезенцеву, видя в нем основного оппонента. Тот неопределенно покачал головой. — Ну, а как быть с угрызениями совести? — оживился Петрунин.

— Очевидно, этого чувства не должно быть в природе.

— Логично! — рассмеялся Барабанов.

Мезенцев продолжал хранить молчание.