Тайна старой усадьбы

— Это преимущество только одних принцесс. Впрочем, — продолжал он, гладя свои седые усы, — весьма возможно, что панна Ольга сделалась жертвой маленькой иллюзии: над протокой вечером часто стелется туман и, поднимаясь на площадку, он может принимать самые причудливые формы.

На этом мы и успокоились, но мне показалось, что, выслушав наш рассказ, пан Тадеуш как-то странно переглянулся со своей женой.

V ТАЙНА ПЛОЩАДКИ

Ночь после описанного случая я почему-то провел тревожно; просыпался несколько раз и встал позднее обыкновенного.

Как всегда, я сейчас же пошел купаться и, вдоволь набарахтавшись в свежей воде, оделся и поднялся на площадку. Здесь, закурив папиросу, я уселся на верхней скамейке и стал любоваться широко развернувшимся предо мною видом на заливные луга.

Вдруг до моего слуха донеслось что-то вроде едва слышного протяжного вздоха; верней всего, что это мне только показалось, но я сразу почувствовал, что сзади меня кто-то есть.

Я быстро обернулся: на площадке никого не было. По желтому песку ее и по мелкой траве протянулись густые тени деревьев, и прорывающиеся сквозь чащу листвы лучи солнца блестели в мелких каплях росы, густо усыпавших куст можжевельника.

Повторяю, на площадке никого не было, но я даже вскочил со скамейки, до такой степени я отчетливо чувствовал, что тут кто-то был сию минуту, что он, может быть, и сейчас тут, только я никак не могу его увидеть.

В то время, как я стоял в недоумении, весь охваченный этим странным ощущением, я услышал веселый смех в конце аллеи. Неприятное ощущение, испытываемое мною, мгновенно исчезло, и я направился к дому.

Навстречу мне весело бежали Ольга и Параска и промчались мимо меня, не останавливаясь.

— Ты так долго плавал, что я потеряла терпение и решила гнать тебя домой, — крикнула мне Ольга, пробегая мимо.

Огибая угол дома, я невольно заглянул в окно. Точно повернув глаза в мою сторону, красавица-еврейка смотрела из своей рамы прямо на меня с тем же выражением мольбы и упрека.

Что-то тяжелое сжало мое сердце. Я тряхнул головой, чтобы отогнать от себя это чувство, и быстро вошел в дом сквозь виноградную террасу.

С этого дня я положительно потерял всякий душевный покой. Я не могу сказать, что описанное мною ощущение присутствия кого-то постороннего преследовало бы меня повсюду; наоборот, я не испытывал этого ощущения нигде, кроме площадки или мест, близко расположенных около нее, но стоило мне явиться на площадку, и меня немедленно охватывало это мучительное чувство и не давало мне ни минуты покоя, пока я не уходил или пока не являлось туда какое-либо постороннее лицо.

Оставаясь на площадке один, я отчетливо чувствовал, что, кроме меня, там еще кто-то есть или, если его и нет, то он был здесь сию минуту, сию секунду.

Я старался бороться с этим; делал над собой насилия; нарочно приходил на площадку и сидел там подолгу и, странно, это чувство охватывало меня только тогда, когда я был или совершенно один, или, как это случилось в первый раз, с Ольгой, но если при мне был кто-либо другой, или я видел других людей или, наконец, слышал звуки человеческих голосов, это чувство никогда не появлялось.

Я делал опыты. Я, якобы случайно, приводил туда пана Тадеуша и часами сидел с ним на верхней скамейке. Я приходил туда с Варельяном под видом каких-либо работ в лодке или на пристани, — все было благополучно, но стоило мне остаться одному, как ощущение присутствия кого-то охватывало меня со всей его силой и реальностью.

Под конец я потерял всякие силы бороться с этим и заботился только о том, чтобы о моих переживаниях как-нибудь не узнала Ольга.

Я так любил ее и всегда был так искренен с нею, что никогда не постыдился бы рассказать ей о своем горе, но все это я относил к области нервных заболеваний, которые, как я слышал, в психическом отношении так заразительны, и я боялся, что я внушу что-либо моей девочке и тоже лишу ее душевного покоя, которого лишился сам.

Поэтому, боясь вызвать у Ольги подозрения, я самым регулярным образом продолжал купаться и лишь старался делать это как можно скорее и не задерживаться на площадке.

Но старания мои не заразить Ольгу моими ощущениями, как оказалось, были совершенно бесполезными.

Однажды, возвратившись после предобеденного купания, я увидел Ольгу шьющей что-то в ее комнате у открытого окна, тогда как, по заведенному обычаю, она всегда ждала моего возвращения, чтобы немедленно идти на пристань.

— Ты что же не собираешься? — спросил я ее, — ведь сейчас позовут обедать.

— А я не буду купаться.

— Почему? Нездоровится? — встревожился я.

— Нет, — улыбнулась Ольга, — я здорова, но я отпустила Параску на деревню к родителям, а без нее я идти не хочу.

У меня на душе зашевелилось какое-то подозрение.

— Разве тебя кто-либо там потревожил? — спросил я.

— Нет, там ведь никто никогда не бывает, но… — Ольга замолчала, встала и положила мне руки на плечи, — ты знаешь, Митя, я уже целую неделю не хожу купаться без Параски; я боюсь ходить туда одна.

Ольга обхватила меня за шею и, прижавшись щекой к моему плечу, продолжала шепотом: