Сидел, застыв, как статуя в храме, внимая густой и недвижимой тишине. После бурного дня она показалась слишком уж неестественно тихой — такую даже в летнюю ночь не застанешь. Но до чего приятно было ее слушать! Нет прекрасней музыки во вселенной, чем неподвижность пространства. Сколько бы ни был чудесен гучжэн, но звучание тишины — во сто крат приятней. Можно услышать, как она распадается на мириады потаенных звуков, недоступных простому смертному, ухо улавливает, как из земли выбиваются ростки, а на небесах рождаются и умирают звезды, как падает космический дождь в какой-нибудь из далеких галактик.
Но здесь тишина была такой плотной, что даже все вышеперечисленное не было мною услышано. Да и покоем я наслаждался недолго, вскоре показались первые лучи солнца, а следом раздался хруст приближающихся шагов. В цилиндре, объемном темном пальто с высоким воротом, опираясь на трость, передо мной предстал Иноземцев. Я понял это по сдавленному покашливанию — видимо, еще не восстановились его голосовые связки после вчерашнего скандала.
— Доброго утра, Герши, — проскрипел он; голос доктора звучал сегодня иначе, приглушенно, словно тот прикрывал чем-то рот. Но он все так же шипел и растягивал гласные, будто выдавливал из себя звуки. И часто среди фразы останавливался и принимался тяжело дышать, собираясь с силами, чтобы закончить речь. — Не ожидал вас так рано повстречать здесь. Не боитесь подхватить простуду? Ах, да, я ведь позабыл… вы к снегу привыкли. Что вам декабрь в Нью-Йорке! Тем более что снег не настоящий.
Я тотчас отнял руку от колена и загреб пригоршню белой пушистой массы в ладонь — вполне настоящий снег, холодный, приятно пощипывающий, да и морозец в воздухе звенел. Вчерашние черные тучи рассеялись, немного пахло морем. На небе ни облачка, с востока вовсю сияло солнце. Оно било в спину Иноземцева, лучи острыми иглами вонзались в мои глаза, заставляя щуриться. Оттого лица доктора опять было не разглядеть, да к тому же тот стоял вполоборота и держал подбородок низко опущенным — виден был лишь равнодушный кружок тульи цилиндра, как на афише Медисон-сквер-гардена. Что за новая привычка — держать голову так низко опущенной, слово под тяжестью дум склоненной?
— А я вот не могу так запросто прогуляться по воздуху без особых предосторожностей… — Иноземцев со вздохом поднял голову к солнцу, открыв наконец моему взору свой профиль. Тяжело опираясь на трость, стал глядеть вдаль поверх голых верхушек платанов и зеленых шапок сосен на золотисто-платиновое небо.
В первое мгновение я решил, что передо мной механическая кукла в черном пальто и цилиндре.
К лицу Иноземцева были припечатаны огромные защитные очки круглой, выпуклой формы в толстой медной оправе и с темными стеклами — они закрывали всю верхнюю половину лица — такие носила Зои, когда садилась за руль. Именно эти толстые линзы, видимо, и были причиной хорошего зрения доктора, о котором с усмешкой говорила Элен. Нос, рот и скулы покрывал стального цвета респиратор, через которое доносилось тяжелое, свистящее дыхание. Ни дюйма кожи не было выставлено на обозрение. Складки респиратора полностью повторяли овал лица, оправа очков прятала виски, а цилиндр — лоб.
Заметив мои испуг и удивление, Иноземцев тотчас отошел на несколько шагов, отвернулся, опустил плечи, подбородок и еще ниже натянул на брови свой головной убор.
— Не подходите ближе. Это неприятное, странное зрелище — видеть человека, упакованного, как Невидимка Уэллса, тем более, разговаривать с ним.
— Вовсе нет, — отозвался я. — Вы напрасно беспокоитесь.
— Тогда следуйте за мной, я покажу вам свои владения. Как и обещал.
Потом он обернулся, лупоглазые очки сверкнули в лучах рассветного огня.
— Вы готовы к чуду, Герши?
И опираясь на трость, тяжело приволакивая ногу, зашагал вперед.
— Следуйте за мной… только оставайтесь в пределах трех шагов… Так я чувствую себя спокойнее. Эти нелепые очки, я без них ничего не вижу, без респиратора не могу дышать, а маска еще не готова… Как я, должно быть, нелепо выгляжу… Вам меня хорошо слышно?
— Да.
Мы миновали фонтан и несколько беседок из черного дерева, похожих на пагоду с тройным рядом ярко-алой кровли. Все было усыпано мягким снегом и составляло довольно живописную картину — мириады искорок вспыхивали в инее на ветках елей и сосен, в деревянных кадках, на фарфоровых фигурках, изображающих самураев с обнаженными мечами и белоликих японок в кимоно. Я почему-то вдруг вспомнил сад Ташилунга зимой и даже немного заскучал. Фигурок там не было, но были чудесные снежные шапки на вершинах скал. С настоящим снегом.
Несколько минут мы шли молча.