Тайна стеклянного склепа

Я тотчас взял такси и отправился на окраину Нью-Йорка, в Бронкс, и был у ворот кладбища в три дня. Уже тогда пространство со стороны Джером-авеню было заполонено людьми. Но что за скоморохи прибыли провожать в последний путь Элен. Конечно же, под стать ей. Уличные балаганщики: белолицые мимы в полушубках поверх тельняшек, с беретом набекрень, верхом на одноколесном велосипеде, рассекающие по кругу и одновременно жонглирующие кеглями, красавицы-цыганки, укутанные в пестрые платки, плясали с бубнами и кастаньетами, с неведомо где взятыми живыми розами в спущенных по пояс длинных кудрях, убегающие в небеса фигуры на ходулях, музыканты с тамбуринами, флейтами, аккордеонами. День был солнечный, чуть пощипывал морозец, кладбищенский парк темным облаком заволакивал горизонт. Совсем не чувствовалось, что на дворе середина зимы — зима в Нью-Йорке не имела ничего общего с зимой в Гималаях.

Протиснувшись сквозь это цирковое столпотворение, я наконец смог разглядеть резные чугунные ворота и серокаменную стену круглого павильона. И тут мое сердце прожгло острое чувство дежавю. Я вспомнил кладбище Пер-Лашез в Париже, вспомнил, как мы с Иноземцевым хоронили бедолагу Ромэна. В мои мысли закрались подозрения, что сейчас происходит нечто похожее — фарс. Элен устроила этот небывалый фарс ради какой-то таинственной цели и сейчас, вероятно, наблюдала откуда-то со стороны, наслаждаясь процессией собственных похорон.

Я отправился прямо по аллее, не особенно понимая куда иду, — кладбище было огромным, со множеством развилок. Вскоре меня догнала толпа, в самом сердце коей ехал черный длинный экипаж, запряженный двойкой, а внутри гроб весь в цветах. Толпу замыкали фигляры на одноколесных велосипедах, беспрестанно жмущие на резиновые пищалки и играющие на своих музыкальных инструментах вразнобой. Под развеселую какофонию похоронная процессия проплыла мимо меня. Фокусники, циркачи шли вперемешку с простыми людьми, облаченными в просторные пальто с меховыми воротниками, мужчины в шляпах-хомбург — их носил весь Нью-Йорк, женщины в черных вуальках поверх широкополых, похожих на большие блюда шляп. Все жались друг к другу и кутались, испуская при разговоре облака пара. Яркое солнце нисколько их не грело.

Я встал как вкопанный, посторонился, отойдя к какому-то мраморному склепу с кружевной лепниной. Было в этом шествии что-то надрывное, но и комичное, невообразимо печальное, но жизнеутверждающее, будто сейчас толпа остановится, образует круг, как обычно встают зрители на площадях, крышка гроба распахнется, выскочит из него Элен и со звонким «Алле оп!» сотворит какой-нибудь гимнастический трюк, который станет началом представления в самом сердце Вудлонского кладбища.

Но толпа шумно прошествовала мимо и затерялась где-то за поворотом аллеи.

Будто это я убил Элен Бюлов. Забавное чувство. В особенности забавно его ощущать после семнадцати лет отчаянного и неусыпного желания сделать это.

Я двинулся на звук, пока не остановился у большого спуска. Кладбище располагалось на холмах, дорожки то шли вверх, то спускались вниз, аккуратно засаженный вечнозеленым ковром мятлика, который не боится никаких морозов, парк волнился будто большое зеленое море, а по нему неспешно плыли, петляя меж голыми кустами, юркие лодочки — могильные плиты, пышные яхты — склепы, всюду выдавались вверх их мачты — кресты, а порой можно было встретить и фигуру сирены — ангела, плачущего над надгробием. Камень, аккуратный кирпич, фигурные вазы, истертые мраморные ступени, слева — большой пруд с темно-зеленой водой.

И все это вдруг быстро погрузилось в темноту — я не заметил, как вновь призадумался. Толпа внизу поредела, она состояла лишь из черных фигур. За работу взялись могильщики. Все буйство красок под гомон клаксонов уплыло обратно к воротам кладбища, оставляя ощущение, будто балаган был оплачен, а не являлся уличной импровизацией — данью величайшему художнику и поэту, каковой слыла Элен в своих циркаческих кругах.

Я бездумно спускался с холма вниз, ноги сами несли меня вперед. Уже стали слышны приглушенные голоса мирно беседующих, мимо прошел католический пастор, завершивший обряд погребения, — из перешептывания в толпе я понял, что Элен успела сделаться католичкой. Судя по ее первой фамилии — Капюрон, она была замужем за французом. Быть может, это и послужило причиной принятия веры.

— Господин Иноземцеф не присутствовал на похоронах, — проскрипел старческий голос по правую мою руку. Я посмотрел на произнесшую эти слова незнакомую старушку с клюкой, другая дама — чуть помоложе — ей ответила:

— Более того, он не соизволил спуститься в холл собственного дома, когда явилась толпа желающих проститься с мадам Габриелли.