Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания

На следующий день по хотону разнеслась печальная весть: старый Доной скоропостижно скончался. Освидетельствовавший смерть врачеватель-лама определил, что старик умер от разрыва сердца, поэтому особых толков среди аратов не было.

Через некоторое время Дамиран опять зашел к хамбе. По его хорошему настроению он понял, что хамба уже знает о смерти Доноя и одобряет его действия. Настоятель достал бутылку черной китайской водки, положил на нее сверху пятнадцать тугриков и обеими руками протянул Дамирану.

— Твой поступок, тайджи, был угоден бурхану. Прими награду по велению господню. За последующие подвиги, сын мой, будешь награжден вдвое, втрое свыше этого.

— Лобзаю стопы твои, благословенный наставник, — залебезил тайджи, принимая подарок.

Балдан, встретив Гомпила возле складского помещения, где хранились наиболее ценные из пожертвований, велел зайти к нему в пристройку.

— Сегодня же свяжусь с Центром. По-моему, настала пора брать всех их за глотку. Доноя отравили. Только не знаю кто: сам хамба из святых рук или его вторая тень — Дамиран. Слышал, что каноник Дамдин-Очир прислал сильно действующий яд в виде белого порошка. Этим ядом собираются отравить окрестные колодцы, родники и места водопоя скота. Дело серьезное.

Вероятно, и деда Доноя отравили этим же ядом. Жена его, возвращаясь из загона, где доила корову, видела, как кургузый тайджи выходил из их юрты. А через несколько часов Доноя не стало. Совпадение? Факт!

— Жаль старика. Хороший был дед.

— А знаешь, отчего он занемог? Мне жена его рассказала. Оказывается, хамба приказал ему в одну из ночей поджечь магазин. Получив все необходимое, он отправился к дальним холмам. Сам дед очень боялся нечистой силы, лошадь под ним тоже была пугливая. Только въехал он в лощинку, как рядом что-то ухнуло, лошадь всхрапнула и понесла, закусив удила. Доной расценил это как дурное предзнаменование и вернулся домой, не совершив очередного греха. Хамба не только проклинал его за проявленную трусость, но и морально унижал, а потом прочитал тарип[38] и велел Доною в тот же вечер покончить с собой, как того требовала клятва, данная на жертвеннике. Дома старуха все у него выпытала и заголосила. А у Доноя от нервного перенапряжения, видимо, случилась горячка. Вот такие дела, Гомпил.

— Давно пора всех их арестовать — и к стенке!

— Нет, друг, еще не время. Надо заманить сюда новоявленного халхасского хана Дамдин-Очира, чтобы вся компания была в сборе!

— Пока мы будем заманивать Дамдин-Очира, они пусть отравляют людей, да?

— Нет, этого мы не допустим. Завтра вечером в монастыре будет большая служба, на которой обязан присутствовать и хамба Содов. А часа за два до службы приволоки поближе к юрте хамбы арбу, волов выпряги, а сам делай вид, что чинишь колеса или ось, в общем, придумай что-нибудь, чтобы выглядело все правдоподобно. Когда хамба отправится в монастырь, я как следует пошарю у него в юрте и, если мне посчастливится, заменю смертоносный порошок чем-нибудь безобидным. В случае чего запоешь старинную протяжную песню. Понял?

— Так точно, това… — Гомпил осекся, — господин великий японский посланник.

— То-то же!

Операция с ядом удалась как нельзя лучше. Колодцы были по-прежнему чисты, а люди и скот здоровы. Но после этого между хамбой и Дамираном заметно пробежал холодок недоверия и некоторой отчужденности…

…Через несколько дней ночью сгорел весь хашан Цултэма, юрта со всем имуществом и зимовка для скота. Цултэм едва успел вытащить из огня жену и детей. Народная власть вторично оказала ему безвозмездную помощь. В два дня силами артели, где работали Цултэм и его жена, им поставили новую пятистенную юрту, загон для скота и выделили долгосрочную ссуду на обзаведение имуществом.

Узнав об очередном ночном пожаре, Балдан примчался к хамба-ламе. На этот раз злость его была не притворной, но он направил ее по другому руслу.

— Какого черта вы сожгли юрту Цултэма? Совсем с ума спятили со своим Дамираном? — кричал Балдан, топая ногами. — Сейчас Цултэму поставили новую юрту, вдвое больше сгоревшей, и дали денег. Теперь он заживет лучше прежнего. Нечего сказать, хорош мудрейший настоятель! Это же прямая агитация за народную власть! Хотонцы в ладоши хлопают, восхищаясь поступком артельщиков, не оставивших в беде своего соплеменника! — Балдан вытащил из-за пазухи наган и, поигрывая им в руке, продолжал наступать на хамбу. — А может, вы с этим кургузым тайджи спелись за моей спиной и делаете это нарочно? Господин Инокузи, — Балдан медленно наводил наган, целясь в лоб настоятеля, — мне повелел в случае необходимости угостить вас, достойнейший отец, свинцом.

Насмерть перепуганный и униженный неслыханной грубостью мирянина хамба-лама сидел ни жив ни мертв.

— Ладно, на этот раз я великодушно прощаю вас, — Балдан убрал наган. — Но помните, что со мной шутки плохи.

— Не извольте гневаться, Балдан, в этой оплошности винить некого. Просто Дамиран переусердствовал.

— Тогда и вы простите мне мой гнев. — Балдан подставил голову, ожидая благословения настоятеля.